— Что за грубые словечки? У меня, правда, голова болит, — состроила гримасу Марина, изображая ужасные страдания.

— Ладно, — серьёзно сказал мужчина и оставил все попытки излечить её головную боль. — Я доберусь до твоей киски позже, когда у тебя не будет болеть голова, и... на тебе не будет этих ужасных пижамных штанов. — Недовольно подергал штаны. — Как ты, вообще, додумалась их взять с собой? Трусики, а лучше — ничего, идеальное решение. — Поцеловал в губы. — А что до грубых словечек... Скажи еще, что они тебе не нравятся, — оторвался от губ, чтобы задать вопрос. — Ну же, скажи. — Захватил нижнюю губу и потянул, вызывая в ней стон.

— Нравятся, — сдалась она и улыбнулась. — Но голова всё еще болит, — чмокнула в губы и отвернулась, пока он не сломил её волю, и она не скинула сама эти штаны.

Марина лежала, затаив дыхание. Никогда ей еще не приходилось возвращать украденные деньги. Она надеялась, что он крепко уснул. Когда Стефан перестал реагировать на её голос, она встала и тихонько вышла в коридор. Где же он хранил кошелек? Ни одной мысли не было. Поплутав какое-то время по комнатам, девушка набрела на его кабинет. Наверное, там. Кабинет был выполнен в стиле «минимализма», очень строгое помещение. Ей даже стало как-то не по себе. Вот она, обитель бизнесмена.

На столе она нашла горы бумаг, папок и канцелярских принадлежностей. Даже кейс там был. Кошелька нигде не было. В пиджаке! Он оставил его в пиджаке. А пиджак был в ванной. Марина отправилась туда и, действительно, нашла кошелек в пиджаке. Но не решалась открыть его. Это как открыть дверь в неизвестность. Дороги назад потом может не быть. Но она сделала это — открыла. Руки тряслись, становясь скользкими от пота. Воровка. Это слово сейчас заменило все шумы и звуки в голове. Деньги упали, не желая ей помогать и засовываться в кошелек. Выругавшись про себя, она наклонилась, чтобы их собрать, и увидела перед собой ноги.

— Что ты делаешь? — голос Стефана был бесстрастным. Но он не смог её обмануть, его глаза пылали.

Даже кофе был не таким вкусным. Макс поморщился. Почему, когда она варила этот чёртов кофе, он был вкусным? Как только он сам включил кофеварку, так благородный напиток превратился в жидкое дерьмо? Мужчина отставил чашку. Настроения не было. Вот уже третий день подряд он сам делал себе кофе, разогревал полуфабрикаты и даже хлеб не ел. Хлеба просто не было, так же, как и времени ходить по магазинам. Раньше она сама всё покупала и готовила, и мыла, и убиралась... Теперь же у них пошёл новый круг противостояния. Зара больше не дерзила, не выкидывала фокусов, стала смиренной и послушной. Но и огонь в ней пропал. Видно, перестарался он с розами. Выбил из неё весь дух.

Испытывал ли он чувство вины? Скорее всего, нет. Какой смысл врать самому себе? Ему понравилось. Гадкий монстр, которому он столько лет потакал, снова ожил. Только было что-то в этой показательной порке отличное от того, что происходило раньше между ним и прежними... жертвами. Он ревновал. Он бил её не просто так, не вымещая злость на мать, на шлюх и весь мир. Просто боялся, что она начнет чувствовать нечто большее к Эндрю. Как же тогда он? Заставить полюбить невозможно. Никакие розы, шипы и кровь не заставят ее отдать ему сердце. Макс это понимал. И осознание невозможности добраться до ее души бесило. Поэтому он шёл по протоптанной дорожке из боли. Ведь он мог привязать её к себе страхом. Почему бы этого не сделать?

Он был честен с ней, когда сказал, что ненавидит её, задыхаясь от страсти, которая превратилась в болезнь. Макс ненавидел её за то, что... Как же, к чертям собачьим, объяснить? Он достал из шкафа коньяк и налил полный бокал. Нет, он не любил её. Любовь — это что вообще? Какая-то мифическая привязанность двух людей, основанная на взаимном безумии. Мужчина сделал глоток. А что? Звучало не плохо. Только все нормальные женщины хотели розовой любви, с мишками и сердечками. Вся эта романтика проникала в кровь, окрашивая её в малиновый. Он фыркнул. Чушь. Его любовь — цвета крови, а вместо мишек — боль. Хотя нельзя было не признать, что ему хотелось порой подарить ей какого-нибудь мишку Тедди, просто чтобы увидеть радость в глазах. Но какой мишка Тедди, если он грёбаный извращенец?

Признание своей слабости — есть первый признак силы. По крайней мере, так говорят. Но Максу всегда было плевать на то, что говорят люди. Он признавал свои слабости, все без исключения. Он лелеял их, дорожил ими. Эти слабости и пороки были его всем. Они шептали ему на ухо, как поступать и как дозировать боль. И он всегда им сдавался. Но чувствовал ли он себя сильным? Спорный вопрос. Бокал опустел, и мужчина с сожалением посмотрел на него. Бухать с утра не есть хорошо. Но душа требовала, поэтому он налил ещё бокал. Что этой душе было надо? Вроде бы он не сожалел о содеянном. Если Зара не понимает слова, то к физической силе точно прислушается. Что она и сделала. Все её поступки раздражали. Она всё переводила в крайности. Если быть дерзкой, то забываться в своей дерзости. Если подчиняться, то обязательно превратиться в бесчувственную ледышку. Это было его наказанием за все грехи. Макс усмехнулся истинности этих мыслей и допил второй бокал. Как он пойдет на работу? "Шатаясь", — сам себе улыбнулся.

— Почему ты пьешь с утра? — спросила Зара, входя в кухню.

— Потому, что хочу. Какие-то проблемы? — жестко сказал он.

— Абсолютно никаких, — спокойно ответила она и отвернулась от него, открывая холодильник.

— Что, сегодня уже разговариваешь? — бросил ей, впиваясь взглядом в спину, на которой еще были видны следы от шипов.

Она специально ходила только в открытых вещах, чтобы он видел. Но она даже не представляла, насколько ему нравилась эта картина.

— Разговариваю, — огрызнулась Зара. — Ой простите, хозяин. Собака подала голос. Ближайший цветочный магазин за углом. — Одарила его не менее суровым взглядом.