Напор был больше, чем основанная в Херсонской губернии Попечительная контора для евреев-переселенцев готова была принять: не успевали строить дома, рыть колодцы, устройству мешали и степные расстояния и недостаток мастеров, врачей и ветеринаров. Правительство «не скупилось ни на деньги, ни на разумные распоряжения, ни на симпатии к переселенцам», но губернатор Ришелье в 1807 просил ограничить темп вселения до 200—300 семей в год, и только тех принимать неограниченно, кто хочет переселяться за свой счёт. «В случае неурожая придётся кормить этот народ несколько лет сряду». (Беднейшие поселенцы получали ежедневные кормовые.) – Однако губернаторы Западного края стали произвольно отпускать просящихся вне партий – и был потерян точный учёт, сколько же переселенцев пошло. Это вызывало их бедствия в пути, нищету, болезни и смерти [217] . А некоторые – просто исчезали по пути.

Степные расстояния (где сто, а где и до трёхсот вёрст от колонии до конторы) и неготовность администрации к точному учёту и правильному распределению приводили к тому, что одни поселенцы получали больше, другие меньше; жаловались на неполучение кормовых и ссудных. Малочисленные смотрители колоний не успевали доглядывать. (Смотрителям выплачивалось жалкое содержание, они часто не имели своих лошадей и обходили земли пешком.) Были поселенцы, кто и после двух лет на новом месте не имели ни хозяйства, ни посевов, ни хлеба. Из таких бедующих – отпускали кто куда хочет. Поступали «просьбы евреев об исключении их из земледельческого звания», тогда увольняли из поселенцев в их прежнее состояние мещан, но «из уволенных и пятая доля не вернулась назад, а пустилась в праздношатательство». (А вместе с отчисленными пропадали и выданные им ссуды.) Некоторые поселенцы «то появлялись в колониях, то исчезали без спроса и бесследно», некоторые слонялись по ближайшим городам – «торговать по старой привычке» [218] .

Многие донесения конторы и инспекторов отражают, как новые поселенцы вели хозяйство. К поселенцам, «не знаю[щим], как что начать и кончать», наняты для обучения их – государственные крестьяне; так, распашку «производят большею частью наймом русских». Усвоена привычка: «исправлять недостатки наёмными рабочими». Засевают лишь незначительную часть отведенной земли и используют для посева не лучшие семена, а некоторые, хотя и получили особые семена на посев, вообще не пашут землю и не сеют, или впустую теряют семена при посеве и теряют при уборке. По неопытности ломают инструмент, а то и прямо продают земледельческие орудия. Не умеют пастушествовать. «Режут скот на пищу, а после жалуются на неимение скота», другие – продают полученный скот и на него покупают хлеб. Не заготовляют кизяков, и избы стали сыры от недостатка топлива; а домов, приходящих в упадок, не поправляют. Не сажают огородов. Соломой, заготовленной кормить скот, топят избы. По неумению жать, косить и молотить поселенцы не могут и наняться на работу в соседние селения, их не берут. От нечистого содержания жилищ – болезни. Они «отнюдь не ожидали, что их самих будут принуждать непременно заниматься сельскими работами», очевидно, они понимали – хлебопашество наёмными рабочими, а когда скот размножится – торговать и по ярмаркам. Поселенцы и дальше «всё надеются на вспоможение казны». Жалуются, что «доведены до самого жалкого положения», – и это действительно так; что они – износились до лохмотьев, и это тоже так, – но, возражает инспекция: «не имели одежды по лености, ибо не держали овец, не сеяли льна[и] конопли», и женщины не пряли, не ткали. (Да, конечно, заключал своё донесение один из инспекторов, евреи не справлялись с хозяйством по «привычке к беззаботной жизни, малой старательности и неопытности к сельским работам». Однако считает справедливым прибавить: «к земледелию надобно подготовляться с юных лет; евреи, до 45 и 50 лет дожившие в изнеженной жизни, – не в силах скоро сделаться земледельцами» [219] ) Расходы казны на поселенцев требовались вдвое и втрое намеченных, всё время испрашивались добавки. Ришелье утверждал, что жалобы «происход[ят] от одних празднолюбивых, а не от добрых хозяев», хотя, отмечает другой доклад, «к вящему же их несчастию, они, с самого их поселения, „ни одного года не были ободрены порядочным урожаем“ [220] .

Из Петербурга, так отзывались на «дошедши[е] до министерства многи[е] факт[ы]… что евреи преднамеренно уклонялись от землепашества»: «Правительство пожертвовало для них казённым пособием с надеждою, чтобы были земледельцами не по одному названию, а на самом деле». «Некоторые из поселенцев, без побуждения их к трудолюбию, могут надолго остаться в убыток казне» [221] .

Наплыв еврейских переселенцев на казённый счёт в Новороссию, не управляемый и не обеспечиваемый успешностью строительства, был в 1810 временно приостановлен. А в 1811 Сенат восстановил право евреев содержать винные откупа в казённых селениях губерний черты оседлости, а когда это узналось в Новороссии, то «поколебало во многих желание остаться земледельцами и, не взирая на запрет выпускать их, – иные уходят без письменных видов и поступают в шинкари в помещичьи и казённые селения». – К 1812 открылось, что из вышедших уже на поселение 848 семейств осталось налицо 538, в отлучках 88 семейств (уходили на промысел в Херсон, Николаев, Одессу, даже в Польшу), а остальных – вовсе нет, исчезли. – Да весь этот опыт, само такое «водворение было совершенно новое, не только в России, но, кажется, во всей Европе» [222] .

Правительство находило теперь, что, «по узнанному их[евреев] отвращению к земледелию, по незнанию как за него приняться и по упущениям смотрителей», переселение это «произвело немалое расстройство и потому евреи могут быть признаны заслуживающими снисхождения». Но и: «как обеспечить возврат казённого долга с тех, коим бы дозволилось выключиться из земледельцев; как исправить, без обременения казны, недостатки тех, кои останутся земледельцами, и как облегчить участь сих людей, претерпевших многие бедствия и доведенных до крайности»? [223] – Впрочем, у смотрителей был не только недостаток в числе, в средствах, и не только упущения – были и небрежение, отсутствие, опоздания в выдаче зерна или средств; равнодушно глядели, как евреи распродают имущество; а также и злоупотребляли: за мзду давали разрешение на долгую отлучку, и даже главных работников в семье, что вызывало сразу разрушение хозяйства.

В состоянии еврейских колоний и после 1810—1812 трудно усмотреть улучшения. «Орудия были растеряны, переломаны или заложены евреями», «волы опять были перерезаны, раскрадены и перепроданы», «засевали поля поздно» (выжидали тепла), сеяли «худыми семенами» и как можно ближе к своим домам, на одном и том же месте, не поднимали целины, а «иные сеяли по 5 и более лет сряду на выпаханных нивах» и в посеве не заменяли хлеба картофелем. И который год «урожай недостаточный» и даже снова «семян не собрали». (Но именно неурожаи поселенцам и благоприятствовали: они получат право на отлучку.) Не берегут и скота. Волов своих отдавали напрокат, с волами «нанимались… в извоз, изнуряли их, не кормили, или меняли и резали на пищу, потом объявляя, что пали», – а начальство или выдаст новых или отпустит на заработки. «Не заботились завести прочные скотские загоны, из которых уводить скот по ночам было бы трудно; в ночное время предавались бесконечному сну; пастухами держали детей или ленивцев, плохо надзиравших за целостью стад», а в праздники и в субботы выгоняли и вовсе без пастухов (в субботу – и догонять воров нельзя). – И роптали на редких своих единоверцев, кто трудился и получал отменный урожай; таким могло достаться и старозаветное проклятие херем: что «покажут начальству способность евреев к земледелию, и их принудят им заниматься». Они же «не прилегали к земледелию… вознамерились скрытно слабо упражняться в хлебопашестве, дабы не переставаемыми их нуждами дать вид своей неспособности», они хотели вернуться «особливо к винной продаже, опять позволенной их единоверцам». – Скот, орудия и семена им покупали по несколько раз, всё снова и снова давали ссуды на прокорм. «Весьма многие, получив ссуду и считаясь хозяевами, – являлись в селения только ко времени денежных раздач, а потом… уходили… с деньгами в окружные города и селения для промыслов», «наделенною… землёю торговали», пускались в бродяжничество, жили «в русских селеньях по нескольку месяцев, иногда и в нужнейшее рабочее время», «питались… обманами… крестьян». Отчётные таблицы неоднократно показывают, что в отлучке самовольной или по паспортам – половина семейств, и многие – без вести. (Вот – совершенно неустроенная Израилевка Херсонской губернии, «её поселенцы были своекоштные, считали себя вправе заниматься лёгкими промыслами, а поселились лишь для того, чтобы пользоваться льготами», из 32 семей жило на месте 13, эти сеяли только для вида, остальные «шинкарили в соседних уездах».) [224]

Особо и снова отмечают многочисленные инспекции, что «отвращение еврейского женского пола от земледельческих работ особенно препятствовало… благосостоянию» еврейских поселенцев. «Еврейские женщины, начавшие было приучаться к полеводству, – уклонились потом от этого занятия». – «При замужестве евреек, – их родители заключали с будущими зятьями условия, чтобы не принуждали их ни к тяжёлым полевым работам, ни даже носить воду, обмазывать избы, а нанимали бы для этого работников; заготовляли бы им, для праздничных дней, «наряды, лисьи и заячьи шубы, запястья, головные уборы и даже жемчуг». Условия эти заставляли молодых людей «удовлетворять прихотям их жён – разорением хозяйств»; есть «у них вещи, к роскоши и мотовству служащие», шёлковые, серебряные и золотые, – тогда как у других поселенцев вовсе нет зимней одежды. Чрезмерно ранними женитьбами, происходило «скоро[е] и значительнейше[е] размножени[е] евреев, нежели других поселенцев». А затем отделением молодых семьи становятся малочисленны и неспособны к работе. Сгущением же нескольких семей в немногих домах создаётся неопрятность быта и цинга. (А иные женщины выходят замуж за мещан – и так вовсе уходят с поселений) [225] .

Как доносила Попечительная контора, от евреев-поселенцев из разных колоний звучали повторные жалобы – и что степная земля «столь твёрдая, что её приходилось пахать четырьмя парами волов», и на неурожаи, и на недостаток воды, отсутствие топлива, плохой губительный климат, ведущий к болезням, на град, саранчу. Поступали и преувеличенные жалобы на смотрителей, которые при рассмотрении оказывались вздорными. Поселенцы о «малейших своих неудовольствиях безотлагательно жаловались», «всегда увеличивали свои претензии», но «когда были правы – получали, через контору, удовлетворение». Только не приходилось жаловаться на стеснения в богомолии и на заведенные в посёлках школы (на 8 колоний содержалось к 1829 г. 40 учителей.) [226]