— Гляди, Борис, там внизу не лаз ли?

— А и впрямь.

У днепровского обрыва виднелся вход в нишу. Княжичи долго стояли у лаза. Наконец увидели инока.

Братья вернулись к гридню, взяли кожаные сумки с гречкой и салом, по крутой тропинке спустились к пещере. Когда подошли, отшельник возился у огня. Над небольшим костром висел закопченный казанчик.

Приезду княжичей инок не удивился.

Княжичи склонились в поклоне:

— Благослови, святой отче.

Инок осенил их двуперстием. Братья сложили приношение:

— Святой отче, прими наш скромный дар.

Опершись на посох, Григорий встал. На непокрытой голове ветер раздувал редкие, подобно пуху, волосы. Ветер забирался и в белую бороду. Выцветшие от времени глаза смотрели на княжичей.

— Господь воздаст вам за доброту вашу, — промолвил инок. — Заботами смердов, окрест живущих, сыт яз.

— Ужли от мирской жизни удалился ты, отче? — спросил Борис.

— В уединении покой обрел, ино воя жизнь в суете. В ските человек одному Богу служит.

Краем бескровных губ улыбнулся едва приметно.

И замолчал. Княжичи ждали, о чем еще скажет отшельник. Наконец тот снова заговорил:

— Скудная пища и молитвы удел мой. Радуюсь яз, у великого князя сыновья достойные.

— Не страшишься ли ты, отче, разбойного люда, поди, здесь их пристанище? — спросил Глеб.

Инок пристально посмотрел на него:

— Сыне, разбойник тоже человек, а Господь отпускает грехи всякому покаявшемуся. Кто висел на кресте рядом с Иисусом, кто мучения принял на Голгофе?

Княжичи молчали, а старец продолжал:

— Зрю яз, великие испытания ждут вас, примите их смиренно, ибо Бог любит вас, а кого любит, тому должное воздает…

Обратную дорогу братья ехали задумавшись, и, только подъезжая к Киеву, меньший спросил:

— Как мыслишь, о каких испытаниях сказывал Григорий?

— Жизнь, Глеб, свече горящей подобна, дуновение ветра — и погасла. Об этом напомнил нам отшельник. Мудрость инока от Бога.

— Господу все ведомо.

— Вспомнил я, как духовник Варфоломей читал на уроке похвалу Господу. Да славят Господа за милость Его…

— …И за чудные дела Его, — подхватил Глеб.

Братья с улыбкой переглянулись.

— Достойного учителя имеем, Глеб.

— Чать, и ученики прилежны. То-то возрадовался бы Варфоломей, услышав слова сии. А скажи, Борис, не заезжали ль вы в Берестово? Не повидал ли ты Предславу?

Предслава чуть старше Бориса. Мать ее, болгарка Милолика, последняя наложница князя Владимира. Она жила в Берестове и скончалась от родов, оставив девочку, названную князем Предславой. Холопка выкормила Предславу, и когда та выросла, то не захотела покидать село… Владимир тем даже был доволен. Княгиня Анна с Предславой общего языка не нашла, ей было совершенно безразлично, где живет Предслава…

На вопрос Глеба Борис ответил отрицательно. Княжич огорчился, но тут же напомнил:

— Поспешаем, Борис, ино неудовольствие у отца вызовем.

Великий князь ждал сыновей в трапезной.

— Почто задержались? — спросил хмурясь.

— У инока Григория были, он в скит удалился, — ответил Борис.

Потер лоб Владимир:

— А Григория я еще с Корсуни помню. В Киеве люд крестил на Почайне. До того, как храм Богородицы срубили, в церкви Василия службу правил. Ту церковь на месте идола Перуна поставили. Инок Григорий хоть годами и стар, но еще крепок. Надобно митрополиту гривен выделить на устройство скита, глядишь, и монастырь там вырастет. В тех пещерах множество ходов потаенных, где и потеряться немудрено. Сказывают, когда князь Святослав на Дунае воевал, а в Киеве мать его, бабка моя, княжила, нахлынула на Русь орда печенежская силой великой, осадила город. Послала к сыну княгиня Ольга гонцов, чтоб шел в подмогу. И пока князь Святослав явился, в тех киевских пещерах много люда спасение от поганых нашли…

Стряпуха разлила по серебряным мискам щи из кислой капусты, и, пока князь с сыновьями неспешно ели, редко переговариваясь, отрок поставил на серебряном подносе поросенка, жаренного до румяной корочки, внес горшок с кашей гречневой, томленной в масле. Поросенок и каша духмяно пахли на всю трапезную. А когда покончили с обедом и запили киселем из сушеных ягод, Владимир сказал сыновьям:

— После Рождества на лов подамся.

На Рождество привиделся Борису сон, будто Глеб умирает, а он Бога молит не забирать его. Даже во сне чует Борис, как ему жалко брата и слезы стекают по щекам.

Борис пробудился в страхе, сел, свесив ноги с широкой лавки. Подумал о сне, к чему он?

Поднял очи к высокому оконцу из италийского стекла. Лунный свет проникал в опочивальню, и на бревенчатой стене вырисовывалась причудливая тень, напоминавшая диковинное чудище.

Обув катанки и накинув на плечи подбитый мехом плащ, Борис вышел в гридницу. У стены на войлоке спали гридни из младшей дружины. Через просторные сени Борис выбрался на крыльцо, и дыхание перехватил мороз.

Ночь лунная, звездная — и тишина. Даже псы молчат, и только слышно, как перекликаются на стенах караульные. Со стрехи крыши сорвалась сосулька, разбилась со звоном.