Курганов Ефим Яковлевич
Шрифт:
ПОСЛЕДНЯЯ КАРТИНКА
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Возвращаясь после смерти Александра I в Россию, граф Ланжерон отнюдь не помышлял об отдыхе. Но гражданская служба его не привлекала – она была явно не для него. Выйдя в отставку, граф любил повторять: «Для того, чтобы быть чиновником, надо родиться дураком и прожить жизнь подлецом». А он себя ни дураком, ни подлецом не считал. Канцелярская рутина ему всегда претила. Реформаторские проекты по её ослаблению прежний царь положил под сукно.
Одессу граф нежно и преданно любил, но вот губернаторство своё – увольте. Вспоминая эту пору своей жизни, он не раз говорил: «Большая часть административной деятельности в нашем управлении есть переливание из пустого в порожнее. И добро бы ещё, если эта деятельность была бы бесполезна, а то, подчас и даже весьма нередко, бывает она вредна, ибо отодвигает дело вместо того, чтобы подвигать его. Иной раз спакостим так, что во сто лет не поправить».
Седина шла графу. Благодаря узкому смуглому лицу в оправе густых серебристых кудрей, он выглядел изящно, благородно, даже величественно. Вообще при всей своей неизменной пылкости был удивительно представительным. Казалось, седина в чём-то уравнивала, сглаживала его неистребимо бургундский темперамент.
Ланжерон всегда был слишком подвижный, слишком живой, слишком нетерпеливый. Он весь был – порыв. Возраст как будто не сказывался на нём. Совершенно не сказывался. Так что седина была очень кстати – что-то же должно было напоминать о возрасте. Но всё равно было ясно, что в сущности он остался тем же мальчиком, который рвался бороться за свободу английских колоний.
Недюжинный ум графа как-то счастливо совмещался с изрядной долей легкомыслия, какого-то вечного мальчишества.
Он всегда, как маленький, обижался, если приходилось слишком долго ждать повышения, или если его обходили наградами, мечтал стать маршалом, но спесь у него начисто отсутствовала.
Граф был непосредственен, забавен, занимателен. С ним всегда было легко и приятно. Он любил рассказывать анекдоты, раздавал своим современникам острые, подчас беспощадные приговоры, но не прочь был послушать, как вышучивают его.
В нём совершенно не было педантизма, интеллектуальной сухости, но живой, пульсирующий ум ощущался постоянно. В нём не было легковесности и фатоватости, но были лёгкость, динамизм, необычайная стремительность.
Так хочется оказаться с графом Ланжероном в одной гостиной, на одном балу, но особенно соблазнительно поболтать с ним с глазу на глаз в его кабинете и насладиться его искромётной беседой.
Граф, обернитесь к нам. Подойдите поближе. Вы нам интересны и симпатичны. Неважно, что нас разделяет более двух столетий. Мы страстно хотим вас послушать ивообще побыть с вами. Граф, рассказывайте…
Приложение
ГРАФ ЛАНЖЕРОН И АЛЕКСАНДР I
ИЗ ИСТОРИИ ОТНОШЕНИЙ
(Три случая)
I
Запертая дверь
В начале мая 1818 года император Александр I был проездом в Одессе. Поселился он в поместительном, удобном и весьма изящно оформленном особняке графа Ланжерона. Спал император в его огромном кабинете.
Граф имел привычку, уходя из кабинета, запирать его и брать с собой ключ, и это, кстати, было совершенно естественно, ведь в кабинете хранились официальные бумаги, дневники Ланжерона, черновики его любовных посланий, его переписка с венценосными особами и т. д.
После обеда император Александр имел обыкновение вздремнуть полчаса и даже более. Не изменил он этой привычке и в Одессе.
Раз как-то просыпается император, хочет выйти по нужде, звонка нет, дёргает за дверь, а дверь-то заперта.
Всё дело в том, что Ланжерон, уходя из кабинета после пятиминутной беседы с императором, по инерции закрыл дверь на ключ, а ключ забрал с собой. Более того, граф вообще забыл, что у него гостит император, во всяком случае, что император находится у него в кабинете.
Ланжерон возвращается после прогулки, спокойно открывает ключом дверь кабинета и с изумлением обнаруживает нервно мерящего шаги Александра.
Граф спрашивает, опешив: «А что Вы здесь делаете, Ваше Величество?»