Граф Ланжерон вопросительно взглянул на герцога Ришелье.

– Уговаривая меня принять Новороссийский край, император Александр сказал мне следующее: «Герцог, поручаю вам этот край; вы знаете, как я любил мою бабку, она мне его завещала. Развивайте особенно торговлю. Одесса могла бы быть портом. Я вам даю самые широкие полномочия». Эти слова, мне кажется, вполне могут стать наказом и для вас, – как вы полагаете? Впрочем, что-то становится совсем холодно. Пойдёмте к вам, граф, у вас и продолжим.

Но вернёмся теперь к письму Екатерины II (1790) о принятии в русскую службу графа Ланжерона, который впоследствии сменил герцога Ришелье на посту губернатора Новороссийского края.

Письмо это фактически представляет собой маленький трактат, в котором предпринята попытка суммарно-аналитического рассмотрения общецивилизационной значимости французской аристократии, понимаемой русской императрицей как единый эстетико-поведенческий комплекс, сложившийся на протяжении нескольких столетий, как громадный культурный феномен, имеющий непреходящее значение для человечества.

С одной стороны, письмо имело совершенно конкретный прагматико-политический аспект, в основе которого лежала идея неизбежного восстановления великой французской монархии. Но был тут и аспект, так сказать, идеально-культурологический.

Всё дело в том, что русская императрица Екатерина II строила свой двор по модели двора французского. Она мечтала о не меньшем величии и блеске и ей необходимы были настоящие французские аристократы, вассалы, не только виртуозно владеющие шпагой, но ещё и остроумные, утончённые и изысканные.

В таком концептуальном контексте принятие шевалье Ланжерона де Сэсси в русскую службу в 1790 году приобретает, как представляется, глубоко символический смысл.

Во Франции свирепствовал революционный террор, и, по мысли Екатерины II, Россия как бы соглашалась принять – и даже была горда этим – на сохранение живые традиции французской аристократической культуры.

ДОКУМЕНТ

ДЛЯ БИОГРАФИИ ГРАФА ЛАНЖЕРОНА

Собственноручная заметка Екатерины II

J'ai lue avec d'autant plus de plaisir la lettre que Monsieur de Langeron m'a `ecrit de Vienne que j'ai crue reconnaitre l'esprit et les maximes de cette illustre noblesse Francoise `a latete de laquielle les Roys et nomement Henri IV et Louis XIV se disoit invincible et l' 'etoit en effet, le premier avant reconquis son Royaume avec quatre cens Gentilhommes Francais donnant l 'exemple `a quelques troupes Allemandes et Suisses, et le second ne resista-t-il pas `a l 'Europe enti`ere ligu`ee contre lui? La splendeur de ce regne due prescue toute enti`ere au courage, `a la capaci`e, a l 'habilit`e et aux autres belles, grandes et aimables qualit`es de la Noblesse qui l 'entouroit et qu il employoit, a dur`ee jusqu'`a nos jours dans l'opinion publique. Je souhaite et je d`esire que mes chevaliers de S-te George rendent au plutot la paix et la tranquilit`e `a leur Roy ce qui lui appartient de droit pour la prosperit`e du Royaume et le bien de ses sujets. Je pense qu 'il ne seroit ni difficile ni gu`ere meme risqueux de renvoyer quelques certaines d'Abb`es, de Procureurs et d'Avocats dans leurs galetas; l'opinion publique aisement, surtout chez un peuple leger, ce rangeroit du cot`e de la valeur et de la justice, et comme la magnanimit`e accompagne toujours le grand ouvrage en diminneroit par elle le nombre des coupables, et on ne sappliqueroit qu'`a ramener l' ordre et la discipline en delruisant l'Anarchie, cause de tous les malheurs.

Перевод: Письмо господина Ланжерона, которое он написал ко мне из Вены, я прочла с большим удовольствием, в особенности потому, что в письме этом, как мне кажется, выражены дух и правила того славного французского дворянства, стоя во главе которого, короли, а именно Генрих IV и Людовик XIV, почитали себя непобедимыми, и действительно были таковыми, ибо первый из них, с четырьмя стами французских дворян, увлекавшим примером своим немногие немецкие и швейцарские войска, успел возвратить себе своё королевство, а Людовик XIV противостоял целой Европе, соединившейся против него. Блеск сего царствования в общественном мнении до наших дней, а этим блеском оно почти исключительно одолжено мужеству, талантливости, пригодности и другим прекрасным, великим и любезным качествам дворян, коими окружал себя и черезкоторых действовал Людовик XIV. Моё намерение и воля, чтобы мои кавалеры святого Георгия (имеются в виду французские эмигранты – автор) доставили скорее своему отечеству мир и спокойствие, а королю своему то, что ему принадлежит по праву, для процветания королевства и во благо подданных. По моему мнению, можно бы без труда и даже без всякой опасливости спровадить домой на чердак несколько сотен аббатов, прокуроров и адвокатов. Общественное мнение, и особенно в народе удобоподвижном, легко преклоняется на сторону внутренней силы и правды. К тому же с великим делом неразлучно великодушие, в силу которого виновных окажется не очень много. Забота должна быть одна – восстановить порядок и повиновение, подавив анархию, причину всех несчастий.

Итак, в 1790 году маркиз де ля Косс, шевалье Ланжерон де Сэсси, барон де Куиньи поступил, с благословения императрицы Екатерины II, в русскую военную службу. Рекомендовал его принц Нассау-Зиген (1745–1808), с 1788 года бывший контр-адмиралом русского флота.

КАРТИНКА

НОЧНЫЙ РАЗГОВОР

Карл Генрих Никола Оттон Нассау, решительно и даже с каким-то отвращением сбросив сверкающий золотом адмиральский мундир и отпихнув его ногой в сторону большого кресла, обитого чёрным бархатом, нервно вышагивал по своему огромному кабинету. За окном умирал сырой петербургский вечер, переходя в ночь. Царил гнилой полумрак. Свечей не зажигали. В воздухе стояло явное раздражение с примесью тревоги.

– Понимаете ли, маркиз, высшее общество предельно развращено, и источник глубочайшего нравственного распада – Зимний дворец. Эта жирная старуха поощряет своих бесчисленных любовников, а те нагло и беззастенчиво грабят Россию. Цинизм принял совершенно невиданные масштабы. Очень скоро вы убедитесь в этом.

Принц Нассау буквально носился по кабинету. Он был совершенно вне себя от волнения. Голос его дрожал. Его собеседник маркиз де ля Косс не знал, как реагировать на всё это.