Собрались все и сели к столу, вдруг хозяину показалось, что будет тесно, все вскочили, стали передвигать столы, принесли другой приставной стол, все переставили и прибавили несколько приборов.

Запоздали Лакоба, Берия, Сашико и позже пригласили по просьбе Нюры Элиав. Иосиф сделал это явно неохотно. Они приехали к середине ужина. Тамадой были избраны Анастас Микоян и для другой половины Серго.

Тосты были трафаретные. Я приготовила поздравление в стихотворной форме, но посоветовались с Алешей, он стихотворение одобрил, но читать его за столом не позволил…

Ужинали до 1 ч. ночи, потом шумели, хозяин вытащил граммофон, пластинки, стал его сам заводить и ставил пластинки по своему вкусу (как всегда). Мы танцевали, причем он заставлял мужчин брать дам и кружиться. Потом кавказцы пели песни унылые, многоголосные – хозяин запевал высоким тенорком…

В тот вечер… была масса штрихов и деталей, о которых хочется писать. Иосиф был в благодушном настроении, но не такой веселый, каким я привыкла его видеть в тесном кругу, когда только мы, Аллилуевы и Нюра. Во время тостов Серго встал и поднял бокал за Кирова: «какой-то мерзавец убил его, отнял у нас…» Слезы покатились у всех и на минутку воцарилась тишина. Сейчас же зашумели «что-то неслышно тамады» и вновь пошли тосты. Спустя некоторое время, выпили тост за Андрееву – она училась в Академии с Надей. Иосиф встал и сказал: «Раз заговорили об академии, разрешите выпить за Надю». Я пишу, а у меня опять полные глаза слез, как в тот момент. Все встали и молча подходили с бокалами к Иосифу. Нюра и я подошли и поцеловали Иосифа в щеку. У него было лицо полное страдания. Минута была тяжелая. Опять отогнали настроение и зашумели…

После двух тяжелых потерь Иосиф очень изменился. Стал мягче, добрее, человечней. До Надиной смерти он был неприступный, мраморный герой, а теперь в особенности он потрясает своими поступками, я бы сказала, даже слишком обывательски, человеческими».

Спора нет, Сталин любил и Надежду, и Кирова и искренне горевал об их гибели. Однако Мария Анисимовна Сванидзе трагически ошибалась, думая, что Иосиф стал мягче и добрее. Она не могла знать, что ее, как и большинство взрослых представителей рода Сванидзе, расстреляют в 1942 году по сталинскому приказу. Вообще, большинство присутствовавших на том дне рождения умерли не своей смертью. Чубаря, члена Политбюро, Сталин тихо, без огласки, расстрелял. Тамаду Орджоникидзе острый конфликт с Кобой довел до самоубийства. Енукидзе Сталин сначала опозорил, обвинил, кстати сказать, справедливо, в «моральном разложении» (кто не помнит ловеласа Аркадия Аполлоновича Семплеярова из «Мастера и Маргариты», прототипом которого как раз и послужил Енукидзе). А потом и расстрелял. Лакобе повезло умереть своей смертью, но посмертно Сталин все-таки объявил бывшего друга врагом народа. Берии довелось пережить Сталина на несколько месяцев, после чего с ним безжалостно расправились вчерашние соратники. Молотов и Микоян в последний период жизни Сталина пребывали в малоприятной роли очередных кандидатов на отстрел, но диктатор, на их счастье, умер раньше, не успев окончательно оформить свои планы в отношении Вячеслава Михайловича и Анастаса Ивановича.

М.А. Сванидзе тут же вспомнила, как годом раньше Сталин «так остроумно и метко высмеивал стяжание Марико и Сашико и даже своего старшего сына. Когда год тому назад я заговорила о том, что Яшу надо изъять из той среды, где он находится, и протянуть ему руку помощи, что он жертва окружающих (его тетушек и пр.), он на меня довольно резко напал и сказал: «Извините. Вы говорите чепуху – его ничто не спасет и стремится он ко мне, потому что это выгодно». И даже сострил насчет семьи Орахелашвили, которые усиленно хлопотали вокруг Яши, чтоб его женить на Кетуси (которая послужила прототипом героини фильма «Покаяние». – Б. С.). Кетусе надоело ждать Яшиного предложения, отец не пускал его после Надиной смерти к себе, и она вышла замуж за дирижера оперы Микеладзе. Иосиф сострил так: «Да что Вы, если Яша будет жить у меня, то не только Кетуся разведется с мужем, но и ее мать (Мария Платоновна Орахелашвили)». Мы много хохотали и на этом поставили точку, предоставив все времени. И вот теперь, через два года с чем-то, по настоянию Сашико он принял у себя (в Зубалове) Яшу, Марико и Резо (сын Сашико).

Мы тоже были приглашены в эти родственные объятия (для многих представителей рода Сванидзе эти объятия очень скоро оказались смертельными, тогда как некоторые из Аллилуевых отделались ссылками. – Б. С.), но я просто чудом избегла этого «фестиваля 23-го декабря». Постепенно, конечно, эти настроения Иосифа расшифруются, думаю, что они связаны с тяжелыми переживаниями – потеря Нади, Кирова, чувство надвигающейся старости и невозможность в такие годы сближения с новыми людьми…

Я спросила Алешу, как вел себя 23-го Иосиф в кругу чуждых ему родственников. Он говорит, как всегда, он был мил, гостеприимен, но сидел не долго и с Алешей уехал ночевать на другую дачу».

М.А. Сванидзе, как и многие в стране, искренне приветствовала репрессии Сталина против прежних друзей. Так, 29 апреля 1935 года она записала в дневнике: «После разгрома ЦИК’а и кары, достойной кары, которую понес Авель, я твердо верю, что мы идем к великому лучезарному будущему – это гнездо измен, беззаконий и узаконенной грязи меня страшило. Теперь стало светлее, все дурное будет сметено и люди подтянутся и все пойдет в гору. Об Авеле, как личности, вошедшей в историю советского быта 17 лет революции, я еще коснусь в дальнейшем. Сейчас довольно».

9 мая 1935 года Сванидзе описала свой визит к Сталину накануне: «Были в выходной у Иосифа… У меня была на даче Сашико, и мы вынуждены были взять ее с собою. Впечатление было такое, что Иосиф был недоволен ее приездом. Он ее встретил фразой: «А она откуда взялась?..» и тон был далеко не любезный. После такой встречи мы все чувствовали себя неважно. Он предложил обед, чай – мы отказались. Тогда он, Каганович и Павел ушли играть на биллиарде, а мы, три женщины, остались одни… Под конец решили пойти в биллиардную. Встретили нас без энтузиазма. Иосиф и Каганович были определенно не в духе. Видимо, у них был деловой разговор. Играл Иосиф неудачно, проигрывал. В 11/2 ч. ночи сказал: «Довольно» (тогда подхалимаж среди родственников и соратников еще не был развит до такой степени, чтобы лучший друг советских детей и летчиков стал еще и лучшим бильярдистом. Соратник по Политбюро и свояк могли себе позволить обыграть гения всех времен и народов и при этом умереть своей смертью – от сердечного приступа. Вот Леонид Брежнев, как говорят, никогда не проигрывал в карты, что характерно, а первый президент России Борис Ельцин – в теннис, хотя играть начал уже в весьма зрелом возрасте. – Б. С.). Быстро оделся и ушел из биллиардной. Сашико понеслась за ним, но не догнала. Мы вернулись в дом. Смотрели альбомы, а Иосиф с Кагановичем продолжали тут же свой разговор. Речь шла о работниках (кадрах крупных). Иосиф критиковал Шатова (заместителя наркома путей сообщения, окончившего свои дни в 1943 году в ГУЛАГе. – Б. С.) и кого-то еще, рекомендовал назначить – выдвинуть кого-то из молодых, чем-то себя проявивших…

Иосиф нервничал, сделал замечание девушке, что долго не дают ужина. Сели за стол – с одной стороны мужчины, с другой – дамы. Все напряженно молчали, не находили общей темы, ели и чувствовали себя чем-то разобщенными.

Первую улыбку у Иосифа вызвал маленький диалог. Подали шашлык с луком и гранатами из молодого барашка. Я стала есть и хвалить. Женя попробовала и ей не понравилось. Она говорит: «Вы грузинка и поэтому вам это нравится». Сашико подала реплику: «Она вовсе не грузинка», а я вставила: «Хотя я и даже моя мать родились в Грузии, права грузинского гражданства мне не дают». Иосиф рассмеялся и лукаво посмотрел на меня. Каганович думал, что я грузинка, и когда я сказала, что еврейка, очень удивился. С этого момента все заговорили, стали пить тосты, вспомнили поездку в метро совместную 22/IV, перешли на ребят, их переживания в тот вечер (слезы Васи), Светланину фразу (мы передали ее Иосифу) – «пусть меня весь свет ненавидит, лишь бы меня любил папа. Если папа скажет мне лезь на луну – я полезу». Заговорили о Яше. Тут Иосиф опять вспомнил его отвратительное отношение к нашей Надюше, вновь его женитьбу, все его ошибки, его покушение на жизнь, и тут Иосиф сказал: «Как это Надя, так осуждавшая Яшу за этот его поступок, могла сама застрелиться. Очень она плохо сделала, она искалечила меня». Сашико вставила реплику – как она могла оставить двух детей – «Что дети, они ее забыли через несколько дней, а меня она искалечила на всю жизнь. Выпьем за Надю!» И мы пили за здоровье дорогой Нади, так жестоко нас покинувшей (Сталин, безусловно, был эгоцентристом, а потому после самоубийства Аллилуевой больше жалел не погибшую жену и осиротевших детей, а самого себя, которого так трагически оставила в одиночестве единственная женщина, которую, как он считал, он любил. – Б. С.). Женя сказала: «У Нади были приступы тоски, Надя была больна – (это со слов Каннель я сказала Нюре и Жене)». «Я этого не знал, я не знал и того, что она постоянно принимала Koffein, чтобы подбадривать себя». (Каннель мне сказала после смерти Нади, что при просвечивании рентгеном установили, что у нее был череп самоубийцы. Не знаю, так ли это, во всяком случае у нее был ранний климакс и она страдала приливами и головными болями).