Из данных рассуждений вытекает, что познающий субъект имеет возможность выбора пути познания, решив для себя вопрос первичности или вторичности познаваемого объекта, а именно:

1) первичным объектом познания для человека является имя, с помощью которого он узнает о сущности вторичного объекта познания – вещи или предмета. Ср.: «Кто знает имена, тот знает и вещи»;

2) первичным объектом познания является вещь, которая познается без помощи имени. Ср.: «Можно, видимо, изучать вещи и без имен».

Как видно, второй путь познания определяется с некоторым допущением и осторожностью, так как Сократ (в диалоге его мысли представляет Платон) еще верит в то, что «учредитель имен непременно должен был знать вещи, которым устанавливал имя». Однако познание с помощью имен приводит к относительности всякого знания. Вещь, согласно Платону, находится в постоянном движении, изменяется. При этом она, однако, «не выходит за пределы своей идеи», то есть сохраняет свою сущность. Иными словами, вещь как бы «задерживается в одном состоянии, что позволяет познать эту вещь». Ср.: «Нельзя говорить о знании, если все вещи меняются, и ничто не остается на месте». Вечно меняющееся знание – это не знание. Тем самым Платон признает относительность всякого знания. Данная позиция приводит его к выводу об относительности идей, зафиксированных в именах, о правомерности выделения в последних не только правильности (истинности), но и неправильности (ложности). Сомнения в относительности знания, полученного с помощью имени, сквозит в последних высказываниях Сократа как главного действующего лица в диалоге «Кратил». Ср.: «Несвойственно разумному человеку, обратившись к именам, ублажать свою душу и, доверившись им и их присвоителям, утверждать, будто он что-то знает».

3. Имена вещей следует подразделять на истинные и ложные.

В соответствии с учением Платона об истинности и ложности имен, выделяются правильные, истинные и неправильные ложные имена. Имена, созданные творцом, являются истинными, правильными. К ложным именам следует относить имена, используемые человеком не в соответствии с установленным правилом. Данная проблема является для Платона одной из центральных, поскольку она связана с познанием. Познавательный процесс по Платону хорошо «просматривается» в перспективе триады «Человек – Имя вещи – Вещь» с четко определенными векторами, ср.:

Рис. 1. Триада: Человек-Имя вещи – Вещь.

Где: 1 (человек – имя вещи) – отношение человека-номинатора к имени;

2 (человек – вещь) – отношение человека к вещи без помощи имени;

3 (имя вещи – вещь) – отношение имени к вещи;

1–3 (человек – имя вещи – вещь) – это отношение человека к вещи посредством имени: выбор и использование имени для называния и обозначения вещи. Этому отношению соответствует точка зрения одного из участников дискуссии в Диалоге КРАТИЛ – Гермогена: Правильность, истинность имени определяется её отношением к вещи (3), которое уже установлено законодателем и, которое человек использует «по обычаю», или «по привычке», в соответствии с правилом первоначального соотнесения.

Истинность / Ложность имени зависит от решения вопроса: как человек именует вещь. Если он именует ее в соответствии с общепризнанным, «законодательно» принятым соотношением, то имя следует считать правильным, истинным. Если же в акте наименования он отклоняется от общепринятого правила, то данное имя следует считать неистинным, ложным.

Если Кратил говорит об истинности / ложности наименования и, соответственно, имени, то другой участник диалога Гермоген ведет речь об истинности / ложности обозначения. Отвлекаясь от шаблонной, общепринятой точки зрения философов на проблему истинности и ложности имен в понимании Платона, позволим себе высказать мнение, что на самом деле речь идет не об истинности и ложности имен как таковых, а об истинности / ложности акта наименования, т. е. о соотношения имен и вещей. Выражаясь на современном лингвистическом языке, это семиотическое (знаковое) отношение, или акт наименования и обозначения. [Здесь не следует, однако, полностью отождествлять акт наименования и обозначения, современная лингвистическая наука позволяет разделить эти акты, ср. когда мы соотносим слово осел с представлением известного животного «осел», тогда функция наименования совпадает с функцией обозначения – называется и обозначается один и тот же предмет; когда же мы соотносим слово осел с представлением «человек», функция наименования и функция обозначения расходятся – именуется животное «осел», а обозначается «глупый или упрямый человек», в чем и проявляется метафорический эффект].

Участник диалога Кратил рассматривает «чистое» отношение имени к вещи (3) без участия человека. Иначе говоря, для него важно выделить не акт обозначения, который зависит от человека-номинатора, а согласованность имени и вещи. Имя и вещь соотнесены друг с другом по подобию. Имя, данное вещи в соответствии с природой вещи, является истинным.

Здесь возникает вопрос: не относятся ли к истинным именам звукоподражательные слова, в составе которых имеются звуки и слоги, непосредственно имитирующие акустические или шумовые признаки именуемого предмета? Да, с этим можно согласиться – в диалоге речь ведется о «подражании порыву», о сходстве произношения некоторых звуков с «сильным сотрясением», отмечается, что некоторые звуки имеют «характер дуновения». Сегодня знает каждый лингвист, что в языках имеются слова, которые зачисляются в разряд «ономатопоэтических» (ономатопея – производство звукоподражательных названий), ср. скрежет, шипение, шорох, греметь, свистеть.

Решая проблему истинности или ложности имен, Платон должен был ответить на вопрос, почему одна и та же вещь может иметь не одно, а несколько имен. Возможно, это вопрос о словах-дублетах, ср. рус. малиновка и зарянка. Два различные наименования одной и той же птицы. Не исключено, что речь шла о словах, в которых акцентированы различные стороны обозначаемого предмета, ср. рус. учитель, педагог, преподаватель, воспитатель? Ср. рисунок 2.

Рис. 2. Способы соотношения имен с вещью.

Хотя имя вещи создал творец, это еще не значит, что имя используется людьми в значении, которое ему приписал создатель. Возникает вопрос: является ли имя в общепринятом значении истинным? Точнее: следует ли считать имя истинным, когда оно используется в общепринятом значении, например, словом лошадь обозначается «лошадь»? Постановкой такого вопроса высказывается сомнение в тождестве семантического образа слова и обозначаемого мыслительного понятия. Можно предположить, что заложенное в слове первоначальное значение со временем этимологизируется, утрачивая прежний смысл, и тем самым становится в какой-то степени ложным, вводящим в заблуждение, ср. нем. Fischei – икринка (букв. яйцо рыбы), нем. Walfisch – кит (букв. кит-рыба).