–  Тогда будет удобнее на машине, - предложила Ева.
– Возьмешь меня с собой?

–  Завтра хоронят Рогожина, - вздохнул сыщик.
– Мне желательно поприсутствовать. Пойдешь со мной? А потом посмотрим.

Ева просияла и не захлопала в ладоши только потому, что такое проявление эмоций не приличествовало случаю.

–  Конечно, - сказала она.
– У меня есть чудесная черная вуаль. Кстати… как все-таки умер Рогожин?

–  Я уверен, что художника убили. Но милиция посчитала иначе. Официальная версия - самоубийство.

–  А что с кражей?
– осторожно поинтересовалась Ева.
– Есть наметки?

–  Никаких… Чертова картина как сквозь землю провалилась!

–  Ты же ни разу не видел полотно. Как ты его ищешь?

–  Чернов по большому секрету дал мне фотографии, сделанные за день до открытия выставки.

–  Можно мне взглянуть?

Глаза Евы сделались большими и потемнели, когда она увидела снимок.

–  Потрясающе… - прошептала она.
– Если такое впечатление производит фотография, то какова же сама картина?!

–  Скоро будет готова копия, которую фирма «Галерея» собирается выдать за оригинал и продать по баснословной цене, насколько я понимаю, - сказал Всеслав, дожевывая третий бутерброд.
– О, да тут грибы? Вкусно…

–  Распробовал!
– улыбнулась Ева.

Фотография «Нимфы» взбудоражила ее, пробудила какую-то неясную тревогу. До самого утра Ева так и не смогла сомкнуть глаз.

–  Грех великий - хоронить самоубийцу в освященной земле, - шептал кто-то за спиной Смирнова.
– Хотя сейчас за деньги маму родную продадут, не то что христианские обычаи!

–  Так ведь… ходят слухи, будто бы он не сам на себя петлю-то накинул…

–  Да сам, сам!
– не согласился первый голос.
– Савва смолоду не в себе был. Чего стоит это его увлечение загробной живописью? Он, почитай, ни одной картины с натуры не написал, ни одного пейзажа! Все по могильникам ездил… до самой Италии добрался… а что толку? Мертвые - они и в Италии мертвые. Савва, видать, мысленно уже давно на том свете поселился…

–  Тише… - вмешался женский шепот.
– Негоже о покойнике плохо говорить!

Голоса стихли, к великому неудовольствию сыщика. Он надеялся уловить какой-нибудь скрытый намек, какие-нибудь неожиданные предположения по поводу смерти Рогожина.

Художника хоронили в закрытом гробу. За деньги, выделенные неизвестным спонсором, удалось выхлопотать место на престижном кладбище - рядом с заброшенной могилой некой дворянки Прасковьи Рогожиной, дальним родственником которой, оказывается, являлся Савва Никитич. Захоронение срочно привели в порядок - выпололи бурьян, поправили покосившуюся плиту из темного мрамора, посыпали вокруг песочком. Справа от плиты проросла корнями вглубь мрачная ель. В вырытой яме были видны обрубленные лопатами толстые корневые отростки.

–  Не знала, что Савва - дворянских кровей, - раздался за спиной Смирнова женский шепот.
– Он и по внешнему виду, и по поведению - самый что ни на есть мужик был.

–  Родословную нынче тоже купить не проблема, - приглушенно отозвался мужской голос.
– Россию превратили в большой базар, где все продается и покупается!

–  Тсс-с-с-с… - зашикали вокруг.

Приземистый, дородный батюшка, облаченный в траурные ризы, полную службу править не стал, - ввиду сомнительного способа ухода из жизни покойного, помахал кадилом, погнусавил что-то себе под нос, сыпанул на гроб землицы и дал знак опускать. Послышались сдержанные рыдания. Всеслав обернулся поглядеть, кто плачет. Родственников у Рогожина не оказалось - ни дальних, ни близких, единственный друг Панин и тот не пришел, сослался на плохое самочувствие. Так что оплакивать покойного было некому. Кроме сотрудников «Галереи» в полном составе, на церемонии присутствовал Геннадий - отрешенный, весь в черном, репортеры, группа художников, представители общественности и большое количество любопытных, которые узнали о похоронах на выставке или из газет.

Плакала старуха Лосева, стоявшая рядом с сыном - понурым, отекшим с перепоя. Пашка Лось опустил голову и шмыгал носом, воровато оглядываясь. Ему явно хотелось выпить, но, судя по прилично одетым людям, вокруг найти собутыльника среди провожающих Рогожина в последний путь ему не удастся.

Рабочие скоро засыпали яму, уложили поверх венки и живые цветы, установили портрет покойного в черной рамке - Савва невесело смотрел из-под бурсацкой челки, ухмыляясь одним уголком рта. Он словно посмеивался над собравшимися - я, мол, уже покинул сей бренный мир, ребята, а вам это только предстоит. Дрянная и мрачная процедура. Этруски справлялись с этим не в пример лучше! Они бы сейчас пир веселый закатили, танцы, песни… музыку, шуточные состязания…

Смирнов и Ева договорились на кладбище находиться порознь - так больше услышать можно, увидеть. Но ничего особенного, достойного внимания, на похоронах не произошло. Все было чинно, официально, дорого и бесстрастно. Если бы не старуха Лосева, никто бы и слезинки по Савве Рогожину не проронил.

После церемонии всех желающих помянуть покойного пригласили в несколько автобусов, которые повезли их в кафе, где уже ждали накрытые столы.

Ева отказалась оставаться на поминки.

–  Рогожина никто толком не знал, - шепнула она Смирнову.
– Люди будут есть, пить, говорить обыкновенные в таких случаях вещи… нам это ничего не даст.