Какой смысл любить жизнь, если нельзя познать радость материнства?

Возможно ли, чтобы женщина, разумное существо, заботилась, как и зверь, только о физическом благосостоянии и сохранении жизни своего ребенка? Инстинктивно сознавая это, женщина к естественной заботе, вложенной в ее сердце матерью-природою, присоединила еще любовь, которую она считает человеческою, но в громадном большинстве случаев ее следует назвать кукольной, так как она является результатом мелкого тщеславия.

Никогда счастье не бывает таким полным, как в периоды любви и материнства.

Одно дело – любить детей в теории, и совсем другое – выполнять ежедневную работу по их воспитанию. Есть у меня одна знакомая, которая уверена, что понятие «счастье материнства» выдумали мужчины или на худой конец бездетные женщины. У нее у самой трое детей, она знает, о чем говорит: дети – это тяжелая работа.

Материнская любовь заставляет мать постоянно ходить по лезвию ножа, отрекаясь от крыльев.

Приятные стороны материнства никогда нельзя осознать полностью, пока дети не улягутся спать.

Любовность и материнство почти исключают друг друга. Настоящее материнство – мужественно.

Ночами, только ночами я испытывала счастье материнства. Укроешь, подоткнешь, встанешь на колени… Им не нужна была моя любовь. Вернее, без меня бы они сдохли, но при этом лично я им мешала. Парадокс!

Материнство… выше любви.

У женщин материнство в крови.

Чувство материнства есть живой аскетизм.

Чувство материнства лишено практицизма пользы и непользы, расчета простоты и сложности, как всякое, впрочем, высокое чувство. Не «легко», не «просто» – слова эти не подходят в суждениях на такую тему. Есть или нет – и все. Есть или нет это чувство, которое начисто лишено всякой страховки, оглядки, расчета. Коли женщина решила стать матерью, хоть и не своего ребенка, материнский инстинкт в ней точно тот же, если бы она приняла решение этого ребенка родить сама. И уж коли решила, то разве думает кто-то: трудно тебе или легко, просто или сложно? Появилось дитя, и все этим сказано, – и радость, и приговор тут, в желании и решении, сразу заключены.

У материнства есть очень гуманизирующий эффект. Все сокращается до необходимого.

Самая большая ценность в жизни – материнство, и оно при этом – великая жертва. Если материнство – воплощенная Жертва, тогда удел дочери – олицетворять Вину, которую никогда нельзя искупить.

Материнство – великое, святое назначение, но величие и святость его заключены именно в том тайном самоотречении и самоубийстве организма, которое оно мистически подразумевает. Как можно говорить о «гармонии силы», приобретаемой чрез деторождение, когда любой учебник физиологии объяснит вам, что роды – роковые вехи последовательного увядания женщины, начиная именно с ее интеллекта? Как можно воспевать политическое «богатство опыта», получаемое в браке, как некую политическую силу, когда этот опыт – опыт Наташи Ростовой – заключен в детской, в спальне, в кухне и в мужнином кабинете?

Материнство – это осень женского века, или, по крайней мере, его серьезное лето.

Принято считать, что материнство – счастье. Счастье – когда есть деньги, есть помощники. Когда есть все, и ребенок – ко всему. А когда нет ничего, сплошные нагрузки, то ты уже не человек, а лошадь под дождем.

Кобыла, имеющая жеребенка, домой спешит.

Рана, нанесенная материнскому сердцу, была слишком глубока и неизлечима. Несколько дней я могла только плакать; затем началась нервическая лихорадка. Я сравнивала поведение моего мужа относительно меня с женитьбой моего сына и тем более сокрушалась, что за все мои пожертвования ради детей, за неусыпные заботы о воспитании сына я по крайней мере заслуживала от него того же уважения, каким его отец почитал в подобном случае свою мать.