Судя по замешательству, мать впервые за много лет задумалась о чем-то ином, кроме ранчо и скачек на быках. Или перечня дел, которые она хотела закончить до вечера. Но после короткого оживления Линда вновь уставилась в тарелку. Она была по-своему упряма не меньше Люка.

– Семь с половиной. В кладовке лежат мои старые сапоги, пусть возьмет их, если подойдут.

– Спасибо, – сказал Люк. – Я наколю дров, пока она не приехала, если только для меня нет других заданий.

– Вода, – напомнила мать. – На второе пастбище нужно провести воду.

– Я это уже сделал с утра. Потом выключу.

Мать возила по тарелке кусок яичницы.

– На следующих выходных мне понадобится твоя помощь.

Судя по тону, она с самого начала собиралась об этом заговорить, потому-то и осталась сидеть за столом.

– Ты же знаешь, в субботу меня здесь не будет, – медленно произнес Люк. – Я еду в Ноксвилл.

– Снова на родео.

– Последнее выступление в сезоне.

– Тогда зачем ехать? Все равно оно никакой роли не сыграет. – В ее голосе зазвучала горечь.

– Дело не в баллах. Я не хочу начинать следующий сезон неподготовленным.

И вновь разговор оборвался – слышалось только царапанье вилок по тарелкам.

– Я вчера победил, – наконец произнес Люк.

– Хорошо.

– Деньги положу на счет в понедельник.

– Оставь себе, – огрызнулась мать. – Мне они не нужны.

– А ранчо?

Она взглянула на сына, и Люк увидел в глазах Линды меньше гнева, чем ожидал. Он увидел покорность, даже грусть, оттененную усталостью, от которой мать казалась старше.

– Бог с ним, с ранчо, – ответила она. – Я боюсь за сына.

После завтрака Люк полтора часа рубил дрова, чтобы пополнить поленницу рядом с домом. После завтрака мать его избегала; хотя Люка это и нервировало, незамысловатая работа и мысли о Софии отвлекали его.

Девушка ему нравилась – Люк не помнил, когда с ним такое случалось в последний раз. Никогда со времен романа с Энджи как минимум, но даже с Энджи было по-другому. Она ему нравилась, конечно, но Люк не думал о ней постоянно, как о Софии. Еще вчера вечером он даже не предполагал, что снова кем-то увлечется. После смерти отца силы уходили только на то, чтобы сосредоточиться и вернуться на арену. Когда скорбь наконец немного отпустила, когда удавалось прожить день-другой, не вспомнив об отце, Люк приложил максимум усилий, чтобы стать лучшим. Во время выступлений он думал только об этом и с каждой победой повышал планку, становясь все целеустремленней в своем желании победить.

Такого рода страсть не оставляла места для романов, не считая коротких и несерьезных. Но минувшие полтора года многое изменили. Никаких разъездов и тренировок. Хотя на ранчо всегда было чем заняться, Люк привык к прежнему образу жизни. Хорошие фермеры умеют расставлять приоритеты, и они с мамой тоже это делали неплохо. У Люка оказалось много времени, чтобы поразмыслить и задуматься о будущем, и впервые в жизни он порой заканчивал дневную работу, жалея, что рядом нет человека, с которым можно поговорить за ужином. Не считая мамы.

Хоть стабильные отношения и не были для него делом первоочередной важности, Люк все-таки не отрицал, что ему хочется кого-нибудь найти. Главная проблема заключалась в том, что он понятия не имел, как это сделать… а потом вновь принялся ездить и выступать, и мысли о девушках вылетели из головы.

И тут внезапно, когда он меньше всего этого ожидал, появилась София. Хотя Люк целое утро провел, думая о новой знакомой и представляя, какие у нее мягкие волосы, он подозревал, что долго их дружба не продлится. У них нет ничего общего. София учится в колледже – изучает историю искусств, Господи помилуй, – а после выпуска уедет в какой-нибудь далекий город работать в музее. Строго говоря, у него вообще нет шансов… но Люк то и дело вспоминал, как София сидела в кузове машины, под звездами, и думал, что, может быть – может быть! – шанс есть и они каким-то образом сумеют поладить.

Он напомнил себе, что они едва знакомы и что он, вероятно, придает случившемуся чересчур большое значение. Тем не менее Люк признал, что волнуется в предвкушении визита Софии.

После рубки дров он прибрался в доме, съездил на пастбище выключить воду, потом быстро сгонял в магазин, чтобы пополнить запасы в холодильнике. Люк сомневался, что София зайдет в дом, но все-таки хотел быть к этому готовым.

Принимая душ, впрочем, он понял, что не может не думать о ней. Подставив лицо под струи воды, Люк гадал, что же такое на него нашло.

В начале второго, сидя в кресле-качалке на крыльце, Люк услышал шум машины, медленно едущей по длинной подъездной дорожке. Пыль поднималась выше деревьев. Рядом, прижавшись к ковбойским сапогам, которые Люк нашел в кладовке, сидела собака. Пес сел и навострил уши, а потом взглянул на хозяина.

– Пошли, – сказал Люк, и Пес немедленно сбежал по ступенькам вниз.

Люк взял сапоги и шагнул в траву с крыльца. Он помахал шляпой, выйдя на подъездную дорожку и надеясь, что София заметит его сквозь кусты, растущие по бокам. Дорожка вела к главному дому; чтобы подъехать к бунгало Люка, нужно было миновать прогалину меж деревьев и свернуть на поросшую травой дорогу. Дорога была еле различима, и не помешало бы заново засыпать ее гравием – еще один пункт в списке дел, до которых у Люка вечно не доходили руки. Раньше он даже не думал, что это так важно, но теперь, когда приехала София и у него заколотилось сердце, Люк пожалел, что не привел дорогу в порядок.