Барашек, зажаренный по старинному рецепту, на открытом огне, был великолепен. Пряное, сладкое мясо, свежие овощи, зелень, горячий лаваш запивали красным грузинским вином. На десерт – коньяк, черный виноград и кофе по-турецки, как любил Георгий. За едой разговор о деле не заводили; еда – это святое. Поговорить время еще будет, потом…

– Кури. – Георгий поставил на стол коробку с тонкими длинными сигарами. – Я с тобой посоветоваться хочу.

«Вот оно», – подумал Гладышев, догадываясь, какого рода совет мог понадобиться другу.

– Гридин мне позвонил сегодня утром, – продолжал Георгий. – Сказал, что кто-то ему прислал конверт, а в конверте – кусочек сожженного векселя, того самого, который мы ищем. Словом, гридинские неприятности закончились: вексель сожжен, следовательно, он не может быть выкуплен или предъявлен к оплате, теперь можно будет все уладить с банком и выписать новую бумагу. Шведы успокоятся, и все остальные тоже. С этой стороны дело кончено, если не считать того, что похититель векселя остался неизвестен.

– Ну и что? – возразил Гладышев. – Я так понимаю: Гридина волновал вексель, а не вор. Во всяком случае, второе – значительно меньше.

– Гридина – да. Но не меня! Ведь тот, кто взял вексель, скорее всего, и есть убийца. Я хочу найти его!

– Зачем? Статистика раскрываемости на твою зарплату не влияет, а девушку этим не вернешь. Может, не стоит суетиться?

– Боже! Это невозможно! Виктор, я не могу оставить безнаказанной смерть Вики. Я же любил ее! Она… У нее мог родиться ребенок… мой ребенок! Ты понимаешь? Убили не только женщину, которую я любил, но и моего ребенка! И как это я, мужчина, оставлю эту гниду, этого бешеного шакала спокойно ходить по земле?! Что ты говоришь такое? Ты хочешь, чтобы мои предки перевернулись в своих гробах? Чтобы они навеки прокляли Георгия, лишенного чести, опозорившего славный род? Ты этого хочешь, да? Ты хочешь, чтобы моя мать выплакала все глаза от стыда, что родила такого недостойного сына, да? Чтобы мой отец не мог умереть спокойно, зная, что я покрыл позором его седую голову? А все мои родственники презрительно отворачивались бы при моем появлении? Чтобы мое имя было проклято и забыто навеки, да?

– Постой, Георгий, – мягко остановил его гневную тираду Виктор. – Во-первых, ни твои мать с отцом, ни родственники, а тем более предки в гробах никогда ни о чем таком не узнают. Сам подумай! Кто им об этом расскажет? И зачем? О Вике из твоего ближайшего окружения знаю только я и Гридин. Но он не горец, и ему все равно, отомстишь ты или нет. Ему чем меньше шума – тем лучше. Он будет молчать, уверяю тебя!

– Нет, Виктор, ты не понимаешь! Пусть даже никто об этом не узнает, но я-то знаю! Я-то как смогу себя обмануть? Пока не прикончу шакала, я не успокоюсь! Георгий дал себе слово, и Георгий его исполнит! Если ты мне друг, то помоги! Только ты сможешь распутать этот клубок! Я хотел сам, не вдаваясь в подробности, найти гада, но он хитер. Хитер, как лиса! Я думал, это Дубровин, а теперь сомневаюсь.

– Правильно сомневаешься, – кивнул Гладышев. – Чутье мне подсказывает, что господин Дубровин тут ни при чем. Не стал бы он убивать. Он на это не способен, несмотря на всю ту чертовщину, которая вокруг него творится. И способ странный – отравление. Женский способ убийства, я бы сказал. Это действительно сделал «шакал», как ты говоришь, подлый и трусливый. Но почему? Мотив?

– А вексель? – возразил Георгий.

– Раз вексель сожгли и прислали Гридину, значит, его не использовали. К тому же это показывает, что тот, у кого оказался вексель, хочет, чтобы дело уладилось мирным путем. Это как-то не вяжется с убийством.

– Да. Я после Мишиного звонка понял, что окончательно запутался. Слежка за Кириллом и этой его женщиной, Клавдией, ничего не дала.

– Они так увлечены чем-то, что даже и не заметили, что за ними ведется наблюдение. По-моему, они влюблены, очарованы друг другом настолько, что все вокруг, кроме красоты, перестало для них существовать.

– Да ты что? – удивился Георгий. – Правда? А я думал, он с этой… с блондинкой…

Гладышев отрицательно покачал головой и улыбнулся, немного застенчиво, смущаясь своих чувств.

– Завидую я этому Дубровину. Женщина хороша! Не то чтобы она красавица, а… не знаю, как сказать. – Он вздохнул. – Я бы и сам влюбился в такую.

– Ты?

– Я! А что ты так удивляешься? Я, по-твоему, колода бесчувственная, «мент», да? – обиделся Гладышев. – Гожусь только на то, чтобы подсматривать, подслушивать и «бамбулей выписывать» кому надо! Спасибо, друг.

– Да я вовсе не…

– Знаю, знаю, – усмехнулся Виктор. – Ты думал, что я юный восторженный Ромео или нет… принц из «Лебединого озера»!

– Ты преувеличиваешь, – возразил Георгий, и они оба рассмеялись.

Хохотали долго и от души, до слез. Потом снова пили коньяк, кофе, обсуждали детали дела. Георгий рассказал Гладышеву о Вике все, что знал сам. Потом они поговорили о Гридине и его фирме, о пропавших бумагах.

– Знаешь, что мне удалось узнать благодаря старым связям? – сказал Гладышев. – У Вики в квартире нашли крупную сумму денег в сумочке. Прямо в прихожей.

– Ну и что? Она по магазинам ходила, что-то хотела купить…