— Я сам бы с удовольствием убил этого ублюдка, — проворчал Георгос. — Больше он не лез?

— Нет, пока мама была жива и даже после он не пытался взять меня силой. Решил, что я выйду за него замуж. Когда я сказала, что лучше умру, он запер меня в спальне, заколотил досками окно и пообещал оставить меня без пищи и воды, пока я не одумаюсь.

— И что ты сделала?

— У меня ушла на это вся ночь, но мне удалось оторвать пару досок с окна. Я вылезла и побежала к Леонидасу — он жил в соседнем доме, ты знаешь.

— Да, знаю. И что сделал брат?

— Сказал, что я могу поселиться у него, пока не решу, как жить дальше.

— А отчим? Он ведь так этого не оставил!

— Налетел как ураган, вопил и стучал, но Леонидас вел себя просто великолепно. — Иви широко улыбнулась при этом воспоминании. — Взял старое ружье, которое даже не стреляло, и направил его прямо в голову отчима. И пригрозил, что расплющит его мозги, если он только раз осмелится подойти ко мне.

— Боже правый! Это Леонидас так сказал!

— Именно.

— О великая сила любви! — пробормотал Георгос. — И что же дальше было?

— Больше я его действительно не видела. Говорят, он куда-то уехал.

— Смею сказать, ты по нему не скучала.

— Да уж.

Георгос покачал головой.

— Никак не могу поверить: мой слабый нежный братец угрожает кому-то физической расправой!

Иви печально улыбнулась.

— Наверное, надо тебе сказать, что произошло, когда отчим ушел…

— Конечно скажи.

— Он потерял сознание. Мне пришлось втащить его в дом и положить в постель.

Кивок Георгоса был столь же сух, как и его голос.

— Вот это больше похоже на того Леонидаса, каким я его знал и любил.

Сердце Иви дрогнуло, она взглянула на Георгоса внезапно затуманившимися глазами.

— Ты ведь любил его, правда?

— Очень.

— И он тебя тоже, Георгос.

— Надеюсь, что так, Иви. Очень на это надеюсь.

— Он был необычным человеком.

— Очень необычным.

— И его уже нет, — тихо заплакала она. — И ребенка его нет. Это несправедливо, просто несправедливо.

— Жизнь к нему не была справедлива, — с усталым вздохом согласился Георгос.

— Я так любила его.

— Да… я знаю.

— И никогда его не забуду.

— Да… знаю.

Горестные нотки в его голосе растревожили ее совесть. Он ведь тоже, страдает. Нельзя так раскисать. Леонидасу бы это не понравилось. Он ненавидел безотрадность во всяком ее проявлении. И ненавидел ненависть, сожалея, что люди не могут просто любить друг друга уже за то, что они люди.

Она протянула руку и взяла Георгоса за ту руку, которая была ближе к ней. От ее неожиданного прикосновения он вскинул голову.

— Георгос, не печалься. Во всем этом есть хоть одно хорошее — мы с тобой подружились. Смотри, сегодня я ни разу не заикнулась и совсем на тебя не сержусь.

Он смотрел и смотрел на нее, так пристально и так долго, что у нее начало мутиться в голове. И тут до нее дошло, в чем дело. У нее уже нет ребенка Леонидаса и причин привечать ее в их доме больше не существует. Дружба немного запоздала.

Она отдернула руку, острая боль тревоги кольнула ее в сердце.

— Что? Что случилось?

— Ничего…

— Не притворяйся передо мной, Иви. У тебя все на лице написано. Что тебя вдруг обеспокоило?

— Я подумала… подумала, что же мне теперь делать? — горестно призналась она. — Где я буду жить?

— Как где? По-прежнему в Павлиди-холле, конечно.

— И вовсе не «конечно», Георгос. Больше нет причин жить у вас, больше нет причин быть твоей женой.

— Какую ерунду ты несешь! — Он встал и заходил по комнате, явно разволновавшись. Наконец остановился и поглядел на нее. Вчера ее бы затрясло от этой мрачной хмурости, но теперь она знала: Георгос совсем не такой, в шкуре волка жил ягненок, жесткая хватка скрывала нежное сердце.

— Мать из меня душу вытряхнет, если ты уйдешь от нас. И Эмилия с ней заодно. Ты осветила весь дом, Иви, словно весенний день после зимнего мрака. Ты не покинешь нас, я не позволю!

Иви не могла прийти в себя от этого неожиданного страстного взрыва.

— Когда ты совсем поправишься, можно подыскать тебе работу, — не останавливался он. — Или ты предпочитаешь поступить в университет? Ты успела сдать выпускные экзамены?

Иви кивнула, хотя ее школьные успехи не относились к предмету ее гордости. Она бы справилась с экзаменами лучше, если бы почаще бывала в школе. Она пропустила больше занятий, чем кто-либо в их классе.