– Верно.

Голос Мишеля Бребёфа звучал настороженно. Он не любил спорить с Гамашем, и не только потому, что они были друзьями. Гамаш был человеком вдумчивым и, как знал Бребёф, человеком убежденным. Но он не всегда бывает прав, сказал себе Бребёф.

– Признания Крофта ничтожны. Я думаю, он выбрал себе такое наказание. Он запутался, он уязвлен.

– Бедное дитя.

– Я же не говорю, что это благородно или привлекательно. Но это по-человечески. И мы не должны идти у него на поводу только потому, что он напрашивается на наказание.

– Ну ты и лицемерный мерзавец! Рассказываешь мне о роли полиции в нравственном воспитании общества. Я и без тебя прекрасно знаю, в чем состоит наша работа. Ты хочешь одновременно быть полицейским, судьей и жюри присяжных. Если Крофт невиновен, то его выпустят. Доверься системе, Арман.

– Он даже не дотянет до процесса, если продолжит эти свои смехотворные признания. И даже если его в конечном счете освободят, если его все же освободят, то мы с тобой прекрасно знаем, что происходит с людьми, арестованными за преступление. В особенности за убийство. На них остается пятно на всю жизнь, виновны они или нет. Мы нанесем Мэтью Крофту рану, которая не заживет до конца его дней.

– Ты ошибаешься. Он сам себе наносит эту рану.

– Нет. Он вынуждает нас сделать это. Подстрекает. Но нам необязательно на это реагировать. Вот что говорю я. Полиция, как и правительство, должна быть выше этого. Если нас провоцируют, это еще не значит, что мы должны действовать.

– Ну и что ты мне хочешь этим сказать, старший инспектор? Что с этого дня ты будешь арестовывать людей, только если будешь уверен в приговоре? Ты и раньше арестовывал невинных людей. В прошлом году – вспомни дело Канье. Ты арестовал дядюшку, а выяснилось, что виноват племянник.

– Да, я ошибался. Но я верил, что виноват дядюшка. Это была ошибка. Совсем другое дело. А тут будет заведомо несправедливый арест человека, в чьей невиновности я убежден. Я не могу это сделать.

Бребёф вздохнул. Он с первой минуты этого разговора знал, что Гамаш не передумает. Но он должен был попробовать. Вот ведь тип!

– Ты понимаешь, к чему ты вынуждаешь меня?

– Понимаю. И готов к этому.

– Значит, в наказание за неподчинение ты пройдешь по управлению полиции в форме сержанта Лакруа.

Мэ Лакруа была дежурным сержантом необъятных размеров, она верховодила за столом при входе в управление, как Будда, сбившийся с пути истинного. В довершение всего она носила форменную юбку на несколько размеров меньше, чем требовалось.

Гамаш рассмеялся, представив себе эту картинку.

– Договорились, Мишель. Но только ты должен будешь снять с нее эту форму. И тогда я ее надену.

– Не волнуйся. Видимо, мне придется отстранить тебя от расследования.

Мишель Бребёф как-то раз уже едва не сделал это после дела Арно. Начальство приказало ему отстранить Гамаша – и тоже за неподчинение. Это дело чуть не поставило точку в карьерах суперинтенданта и старшего инспектора. По мнению Бребёфа, Гамаш и тогда был не прав. Ему и нужно-то было всего лишь промолчать, его начальство вовсе не предлагало выпустить преступников на свободу. Напротив. Но Гамаш пошел против начальства. И теперь Бребёф спрашивал себя, уж не считает ли Гамаш, что дело Арно все еще продолжается.

Бребёф не думал, что Гамаш способен на такое.

– Ты отстранен с этого момента на срок в одну неделю без сохранения содержания. Дисциплинарные слушания пройдут через неделю. Приходи не в юбке.

– Спасибо за подсказку.

– D’accord. Дай мне Бовуара.

Чтобы ошеломить Бовуара, нужно было приложить немало усилий, но его разговор с суперинтендантом именно этим и закончился. Гамаш относился к Бовуару как к сыну, однако его подчиненный никогда не демонстрировал ему своих чувств, разве что уважение младшего к старшему. Этого было достаточно. Но теперь Гамаш видел глубину страданий Бовуара, который был вынужден наконец проявить свои чувства. И это стало подарком Гамашу. Теперь он знал, что он не просто начальник для Бовуара.

– Это правда?

Гамаш кивнул.

– И это моя вина? Все из-за моих дурацких возражений. Какой я идиот! И почему я не держал язык за зубами?

Бовуар расхаживал по маленькому кабинету, как леопард по клетке.

– Дело не в тебе. Ты правильно поступил. Ничего другого ты и не мог. Как и я. Как и суперинтендант Бребёф, если уж на то пошло.

– Я думал, он ваш друг.

– Он и в самом деле мой друг. Слушай, ты не переживай. Я когда звонил суперинтенданту, знал, что он это сделает. Перед этим я поговорил с Рейн-Мари, посоветовался с ней.

Бовуара слегка уязвило то, что старший инспектор посоветовался не с ним, а с женой. Он знал, что это глупо с его стороны, но чувства редко основываются на логике. Поэтому-то он и старался их избегать.

– И когда она сказала: «Звони ему», я сделал это с чистой совестью. Я не могу арестовать Мэтью Крофта.

– Если не можете вы, то не могу и я. Я не буду делать за Бребёфа его грязную работу.

– Он не Бребёф, а суперинтендант Бребёф, и это твой долг. Что там я слышал сегодня утром? Неужели всякую чушь в духе адвоката дьявола? Ты знаешь, как я это не люблю. Нужно говорить то, что думаешь, а не изображать всякие затейливые игры разума. Неужели так все и было? Неужели ты противоречил только из чувства противоречия, играл в эту пустую интеллектуальную игру для взрослых?