— Пальто вернут на склад? — поинтересовался он без уверенности.

— Оно теперь пошло как доказательство.

Но это был не тот вопрос, который Гузь приберегал или не решался поставить.

— А вас отпустили без всяких претензий? — опять спросил.

Спрошено так, а понимай этак: мол, почему ж тебя, ворюгу, не засадили в кутузку?

— Претензии имелись.

— Какие?

— Зачем, мол, ворую.

— А вы признались?

— Куда ж деваться…

Все не то он спрашивает. Вижу, свербит у него. Небольшие глазки остры, а пухлые плечи аж подрагивают, как у танцующей цыганки..

— А про Вячеслава там рассказали, что мне рассказывали?

— С какой стороны это вас беспокоит, Семен Семеныч?

— С такой, что он сегодня на работу не вышел, — фыркнул кладовщик.

— А какова связь? — не понял я.

— После ваших показаний его могли арестовать.

— Никому, кроме вас, ни слова, — заверил я. — А вы-то приняли меры?

— Сообщил в кадры — они проверяют.

И тут меня стало подмывать новыми фактами про Вячика поделиться. В конце концов, Гузь лицо материально ответственное, и ему страдать. Да что-то мне помешало. Может быть, муха, севшая на мой нос. Неужели Вячика и верно забрали без моей помощи? А не испугал ли его термос с бутербродами и тугосокими помидорами?

— Семен Семеныч, неужели вы верите в мое воровство?

— Что значит «верю»? Я сам пальто видел в проходной.

— Эх, Семен Семеныч, расскажу тебе напоследок байку про басенку…

…Белоперая ворона затесалась в стаю черных товарок. Те ее приняли. И ну восхищаться ее красотой — ведь беленькая, как молоко. Дай нам по перышку, мол, для украшения наших черных личностей. Белая-то ворона разрешила. Стали они дергать перо за пером, да и ощипали белянку вовсе. Не ворона, а бройлер магазинный. Синяя, голая и без хвоста. Главная ворона и каркни в том смысле, что, мол, гоните, ребята, такую страшилищу вон. И вытурили. Ну?

— Николай Фадеич, эту мораль я знаю. Белых ворон клюют…

— Тут другая мораль, Семен Семеныч.

— Какая же?

— Не допущу я себя ощипать, как та белая ворона.

Я-то думал, что он спросит, какой намек заложен мною в этой самой морали… Только вижу рассеянность в его лице, из-за которой он слушает, да не слышит. Свое у него в мозгу крутится со скоростью элементарных частиц. Тогда мне надо уходить, что я и начал было делать…

— Николай Фадеич, тут кто-то оставил желтенький термос. Не ваш?

— Нет, мой синий.

— Этот на два литра, — уточнил он.

— Мой на литр.

— Значит, не ваш…

Отвечал я уже походя, почти не оборачиваясь. Но вдруг как обо что споткнулся на ровном месте. Ноги отяжелели так, что я не могу переступить. И темечко вспотело.

Все-таки обернулся — взгляд кладовщика прошил меня могучим лучом. И все мои сомнения разом отринулись. Ах, башка я каменная… Ловко он меня купил, как пса на мясо…

Термос, мною оставленный в машине Вячика, был синего цвета, на один литр.

— Домой, Николай Фадеич? — тихо спросил Гузь.

— Домой, Семен Семеныч, — хрипло подтвердил я.

Глядим мы друг на друга — и такое положение: я догадался, что он с Вячиком заодно, и кладовщик догадался, что я обо всем догадался. А меж нами как бы стена тишины, которую мы сечем своими прозревшими взглядами.

— До свидания, Семен Семеныч…

— До свидания, Николай Фадеич…

Вроде бы я засеменил. По крайней мере, из склада выскочил почти бегом. И пошел, не разбирая луж и правил уличного движения. Да у нашего окраинного склада народу и машин ходило немного.

Уже осенняя тьма вычернила город. Да низкие тучи добавили. Но мелкий дождик был хорош, поскольку холодил мое пышущее лицо…

Всех одурил, а себя позабыл. Это ж надо! У меня не голова, а домкрат — хоть машину ею вздымай, хоть шапку надевай. Все выдержит. Только соображать ни хрена не умеет. Да какой бы кладовщик, узнав про фальшивую личность, стал молчать и выжидать? Ведь у него товара на сотни тысяч, а то и на мильон.

Я не знал, какой есть отсюда транспорт до милиции, и надумал квартал пробежаться к проспекту. Там-то сяду. Да и пройтись мне сейчас пользительно для нервов. На месте ли Петельников?

Поскольку хожено тут не раз, то вознамерился я прошмыгнуть меж корпусов прямиком к троллейбусу. Хожено-то хожено, да поперек много положено. Фонари светят худо, а я сигал через газоны, перешагивал какие-то бочки, огибал машины частников… Занесло меня за кусты, на детскую площадку, где чуть было не поцеловался с грибком-мухомором. Я вылез из-под него и хотел было поспешить дальше… Да услыхал сзади скорые шаги. За мной, что ли? Оглядываться мне некогда.

А-а-а… Что это? Я стою на коленях, а с затылка во все места тела бежит костоломная боль. Грибок упал? Но грибок темнел на месте. Я хотел обернуться, но второй удар врезался уже не в затылок, а повыше, почти в маковку. Я упал на песок с несдержанным стоном. Но сознание пока еще было со мной — слыхал, как отскрипел песок под чужими шагами… Потом тишина… И опять заскрипел песок… Яркий свет фонаря… Надо мной лицо, знакомое… Ну да, рыжий ас…