И вдруг она остановилась как вкопанная, что-то растерянно сказала хозяину шпица и решительно двинулась ему навстречу.

– Кира, добрый вечер, – охрипшим от волнения голосом произнес он.

– Вы зачем тут? Я же вам все сказала! Что, отцовские чувства взыграли? Так знаете что, засуньте эти самые чувства себе в задницу!

Он вдруг счастливо рассмеялся.

– Уже, Кира, уже!

– Что уже? – удивилась она.

– Уже засунул в задницу отцовские чувства. Тем более что я вам вовсе и не отец.

– Как это?

– Так это! Вы тогда швырнули на землю окурок, а я его подобрал…

– И что? Сделали генетическую экспертизу?

– Именно! И был счастлив узнать, что мы с вами не одной крови.

– Ну еще бы, зачем вам…

– Помолчать можешь?

– Ну?

– Знаешь, почему я был счастлив?

– Так понятно же…

– Ничего тебе, дурище, не понятно! Просто я влюбился в тебя по уши, совсем слетел с нарезки, ты мне снишься чуть ли не каждую ночь. Я мучился, думал, что я какой-то урод, втюрился в родную дочь…

Она молча смотрела на него, потом вдруг подпрыгнула, вскинула руку с криком «Йес!» и повисла у него на шее, лихорадочно шепча:

– Да, да, да, я тоже думала, что я урод, в родного отца… Боже, какое счастье… Я люблю тебя, а отца все это время просто ненавидела… Странно, да?

Они долго самозабвенно целовались на морозе.

– Скажи, а если бы экспертиза показала другое, как бы тогда было?

– Никак. Я бы просто исчез навсегда. И все прошло бы и у меня… и у тебя… как болезнь.

Она счастливо засмеялась.

– Скажи, а ты вообще кто? Где живешь, чем занимаешься: Ах да, молекулярной биологией… Ой, у меня столько вопросов!

– У нас впереди еще много лет, я успею еще на все твои вопросы ответить, а у меня вопрос только один – ты выйдешь за меня замуж?

– Дурацкий у тебя вопрос, папашка!

Жили-были старик со старухой, а вернее, старичок со старушкой. Эдакие божьи одуванчики. Каждый день выходили гулять на Самотечный бульвар. Сделают кружок и сядут на лавочку отдохнуть. И все умиляются – ну надо же, какая парочка, как они внимательны друг к другу, какая у них любовь.

И ни один человек, ни одна собака на бульваре знать не знали, ведать не ведали, что на самом деле не любовь их спаяла в единое целое, а ненависть. Они люто ненавидели друг друга столько лет, что, когда ненависть выжгла дотла их души, у обоих уже не осталось сил, чтобы расстаться. И теперь они сделали тот единственный шаг, что отделяет ненависть от любви.

Она была очаровательна, с виду легкомысленна и умна. А он умен, красив и очень упрям. Она полагала, что женщину надо завоевывать (тогда это еще впитывали с молоком матери), и он был с этим согласен, ему неинтересны были доступные женщины, и уж тем более агрессивные, которые не давали ему проходу, ведь он был красив и умен. Встретив ее в Большом зале Консерватории, он сразу понял – это она! А она подумала: пожалуй, это то, что нужно. Он больше полутора лет завоевывал ее, а она делала все, чтобы победа не досталась ему легко, хотя он очень нравился ей и ее маме с папой. А она категорически не нравилась его матери, однако он, как уже известно, был упрям.

Он окончил МГИМО, а она «Щепку». Но ее не взяли ни в один московский театр, и в кино тоже не звали. В те времена еще не было не только открытых кастингов, но и слова такого никто не знал. А он радовался – она будет принадлежать только ему. Его отправили работать за границу, для начала в Алжир. В те годы такое назначение гарантировало хорошую работу по возвращении, а при режиме строжайшей экономии даже кооперативную квартиру или, в худшем случае, машину. Но они были так молоды, и так им всего хотелось здесь и сейчас, а экономные, иной раз до патологии, коллеги и их жены вызывали только смех и презрение, которые, впрочем, приходилось тщательно скрывать даже в своей квартире, ибо все знали, что квартиры сотрудников посольства прослушиваются…

Они вернулись из Алжира с тремя чемоданами заграничного тряпья и с испорченными от неумеренного потребления африканских фруктов зубами. И крайне недовольные друг другом. Им бы развестись, но нет, развод плохо отразился бы на его карьере. И, приведя в порядок зубы, следующее назначение они постарались использовать с умом. Научились экономить и уже не были изгоями среди экономных коллег. Только делали это чуть изящнее других, словно бы посмеиваясь над собой.

Но она потихоньку начинала его ненавидеть. За что? Во-первых, за то, что не любила, за эту жизнь, которая когда-то казалась чуть ли не верхом счастья, за неудавшуюся артистическую карьеру и, как ни парадоксально, даже за то, что ей было хорошо с ним в постели. За то, что, собственно, ей не в чем было его упрекнуть.

Она забеременела. Он был счастлив. Ребенок родился мертвым. Она в глубине души вздохнула с облегчением. А он видел, что она вовсе не убита горем, и это казалось ему настолько диким, что он стал приглядываться к ней повнимательнее, и мало-помалу его несомненная любовь переросла в столь же несомненную ненависть. Но карьера неуклонно шла вверх, и нельзя было разрушать ее разводом.

Так и жили. Но, как люди из приличных семей, старались делать хорошую мину при плохой игре, и это им удавалось. Постепенно пришел достаток. Появилась хорошая квартира, машина. Она теперь ценила мужа, а он жену – ее очарование не раз сослужило ему хорошую службу. Они изменяли друг другу, но, разумеется, никак это не афишировали. О детях речь больше не заводили. Но где бы они ни появлялись, о них неизменно говорили – какая чудесная пара!