К обеду у него уже был готов списочек знатных имен — оставалось только его заучить. Герцог де Берри, граф де Сен-При, виконт д’Агу, кардинал де Монморанси, граф д’Аварей — имена были роскошные.

Графини де Гаше среди них, понятное дело, не оказалось. Была герцогиня де Гише — но вряд ли эта дама стала бы раскатывать по Риге в наемном экипаже с молодым Дивовым.

Затем Маликульмульк стал выяснять, как добраться до «Иерусалима». Летом он не вздумал бы задавать таких вопросов, он любил ходить пешком. А осенью шлепать под дождем — сомнительное удовольствие. Ему посоветовали перейти через мост, а на том берегу взять извозчика. Почему-то извозчики неохотно ездили через Двину. Маликульмульк даже обрадовался — наконец-то он сможет измерить ширину реки шагами.

На следующий день он насчитал по мосту девятьсот шестьдесят два шага, но часть моста лежала на песчаной мели, которую он, разумеется, заметил слишком поздно — не сразу понял, отчего бревна под ногами перестали колыхаться. Мель была искусственного происхождения, ее много лет назад насыпал полковник Вейсман на самом конце Газенхольма, а народ прозвал ее носом Вейсмана.

Настроение у Маликульмулька было бодрое. Все ипостаси, которые составляли в этом году и в этом городе его личность, находились в приподнятом состоянии духа. Косолапый Жанно предвидел вкусную еду. Маликульмульк — увлекательное наблюдение за причудами и страстями человеческими. Проснувшийся после долгой спячки господин Крылов заранее радовался Большой Игре.

Искомое заведение «Иерусалим» располагалось примерно в полутора верстах от моста, в Торенсберге. Сперва это была простая корчма, и даже не на Митавской дороге, а чуть в стороне, на берегу рукотворного Мариинского пруда. Потом вокруг корчмы зародился целый мир.

Некий купец Торсен построил по соседству на холме дачу и разбил на берегу искусственного пруда небольшой парк. Этот парк семь лет назад арендовал у него рижский бюргер Расмус Менде, уговорившись платить восемь талеров в год. Сделал он это, сообразив, что рижане повадились ездить в «Иерусалим». Место не так чтоб удаленное от крепости, но тихое, и природа являет прелестные картины. Отчего бы не предложить господам увеселительный парк с качелями, где зимой будет также расчищено место на пруду для конькобежцев? И не только место, им можно выдавать за малую плату кресла на полозьях для милых дам. Даже название придумал красивое — Алтона.

Обнаружив на пруду такие новости, хозяин «Иерусалима» схватился за голову: а я-то куда гляжу? И перестроил свою корчму так, что она стала почти рестораном, нанял лучших поваров, пристроил гостиницу на случай, если загулявшим посетителям будет не с руки возвращаться домой.

Маликульмульк взял извозчика и поехал в этот земной рай. Он пересек прибрежный поселок, затем городской луг, утыканный еще не почерневшими круглыми сенными копнами; экипаж обогнал две телеги, что везли мешки с зерном на водяную мельницу, поставленную на самом краю Мариинского пруда, который для того и был выкопан, чтобы собрать воду из окрестных болот и речек. И землевладельцам хорошо — такие угодья осушены, и городу, владеющему мельницей, чье колесо вращает эта вода.

С погодой повезло, вечер был приятный, почти теплый, дождь прошел утром и возвращаться, кажется, не собирался. Миновав мельницу, извозчик остановился у подножия холма, на который вела каменная лестница. Там, наверху, среди лип и кленов, и стоял знаменитый «Иерусалим», после перестроек мало похожий на обычную лифляндскую корчму. Длинное приземистое здание, где под одной крышей были и обеденный зал, и конюшня, и сеновал, и каретник. Все службы «Иерусалима» находились на склоне холма, обращенном к пруду.

Извозчик доставил увесистого гостя прямо к выметенным ступеням, чтобы тот не пачкал подошвы начищенных сапог. Сам проехал подальше и остался у коновязи покормить и напоить лошадь.

Внутри было две компании — одна мужская, другая с дамами, но благопристойная. И еще два господина в углу играли в шахматы. Маликульмульк расстегнул зеленый редингот и сел за небольшой стол в эркере, откуда мог видеть мельницу и суету вокруг нее. Тут же подбежал кельнер с неизбежной крахмальной салфеткой, перекинутой через руку.

— Позови мне, братец, хозяина, — сказал Маликульмульк по-русски, уверенный, что его поймут.

И точно — явился хозяин, несколько встревоженный: мало ли какое упущение обнаружил хорошо одетый гость?

— Я начальник канцелярии господина генерал-губернатора, моя фамилия Крылов, — представился Маликульмульк уже по-немецки. — Прибыл к вам по приватному делу. Садитесь, пожалуйста. — Свою речь он составил заранее и даже посмотрел некоторые слова в лексиконе. — Знаете ли вы о событиях, имевших место в Митаве зимой сего года?

— Про это знают все. Угодно господину заказать угощение?

— Немного погодя. Слушайте меня. Когда несчастный французский король, изгнанный покойным нашим императором, отправился из Митавы в Варшаву едва ли не пешком, часть его свиты последовала за ним, другая часть осталась здесь. Некоторые из этих господ полагали переждать неприятности в Риге. Иные уехали в Санкт-Петербург, где у них были родственники — как граф де Сен-При, виконт д’Агу, кардинал де Монморанси, граф д’Аварей.

Куда подевались эти господа на самом деле — Маликульмульк понятия не имел.