— При первой возможности побываю в Митаве, — пообещал Маликульмульк.

— Вам понравятся наши молодые дворяне, вы разом заведете себе множество друзей. Они совершенно не похожи на здешних остзейцев ни правилами своими, ни радушием. Курляндцы — рыцари, они мне напоминают скорее отважных и великодушных польских дворян старой закалки. Торгашей они презирают… — тут фрау фон Витте кинула взор в сторону Доротеи Августы, весело болтавшей с будущим женихом и, немного помрачнев, перевела разговор на иную тему: — Не знаете ли вы, намерена госпожа княгиня бывать на балах в здешнем Дворянском собрании? Они, конечно, не так хороши, как в Санкт-Петербурге, но на Рождество город приглашает лучших музыкантов и певцов, можно отлично развлечься.

— Я расскажу об этом госпоже княгине, — отвечал Маликульмульк, уже чувствуя себя неловко, поскольку графиня де Гаше не сводила с него глаз.

Он не знал, как красиво покинуть хозяйку дома, а взгляд Мартышки вызывал раздражение — как будто его этим взглядом тянули в постель к некрасивой, но чрезмерно темпераментной даме.

Выручил Давид Иероним, подошел с черненькой танцоркой, которой непременно нужно было, чтобы фрау де Витте разрешила какой-то смешной спор. Маликульмульк отступил в сторону и, собравшись с духом, направился к кушетке.

Мартышка, видно, была опытной кокеткой. Модное узкое платье позволяло, натянув ткань, обрисовать округлое колено, а она еще и ножку выставила, и как-то особенно грудью вперед подалась. Смотреть, как немолодая женщина производит все эти маневры, Маликульмульку было неприятно — словно бы ожила страница из «Почты духов».

— Если бы я знала, какое потрясение ждет меня в этот вечер, я не пришла бы, — сказала графиня де Гаше. — Простите меня… и побудьте со мной немного!.. Это — последняя радость, которая мне еще осталась…

В голосе звучала неподдельная скорбь.

— Как вам будет угодно, сударыня.

А что тут еще ответишь?

— К счастью, я уже в том печальном возрасте, когда можно сказать кавалеру «Побудьте со мной», и он не вообразит себе сразу амурного приключения.

Маликульмульк внутренне усмехнулся — любвеобильная бабушка Горбура из «Бешеной семьи»! Именно так вымогают у кавалеров комплименты. Ей наверняка за сорок, значит, и внуки есть, как же без них?

— Вы к себе несправедливы, сударыня.

— Бедствия, которые я перенесла, до срока меня состарили. Вот, — она коснулась пальцами седой букольки у виска, — не надо исторических трактатов о злосчастной революции, не надо книг, вот — это она…

Тут оставалось лишь сочувственно вздохнуть. Впрочем, Маликульмульк знал, сколько мошенников являлись в лучшие русские семейства с длинными и увлекательными историями: отпрыск-де знатного рода из какой-нибудь Нормандии или Гаскони, все родные погибли от рук взбесившейся черни, чудом избежал гильотины, пешком прошел Европу в таком испуге, что смог остановиться и перевести дух лишь в Санкт-Петербурге. Одного такого «мусью Трише» прямо при Маликульмульке с позором выставили из дому — не столько доверенных ему детей воспитывал, сколько готовил ограбление с шайкой сообщников-французов. У порога уже ждала карета управы благочиния с зарешеченными окошками.

— Я прошу вас, не оставляйте меня… — произнеся это, графиня де Гаше потупилась. — Приходите сюда. Я несколько дней проведу у госпожи де Витте. Не вечером, нет… Можно до полудня. Мне хочется видеть вас, говорить с вами. Не отказывайте изгнаннице!

Маликульмульк и сам не ожидал, что покорно ответит:

— Да, сударыня, разумеется.

Его опять позвали играть, и он покинул Мартышку со вздохом облегчения — отродясь дамы не разыгрывали перед ним таких сценок. Чувство величайшей, даже грандиозной неловкости владело им, когда она полушептала свои признания и просьбы. Но, с другой стороны, эта женщина была ему нужна. Она ввела бы его наконец в игроцкую компанию! А ради этого можно и поскучать в гостиной, выслушивая воспоминания об ужасах французской революции.

Больше графиня к нему не приставала, а собрала вокруг себя дамский кружок. Если судить по лицам дам, речь шла о чем-то крайне занимательном. Возможно, о Калиостро.

Вскоре Давид Иероним подошел и тихонько сказал, что пора собираться. Танцы танцами, а к позднему ужину их не приглашали, поздний ужин — только для своих. Маликульмульк даже обрадовался: через четверть часа, оказавшись в Рижском замке, он совершит налет на поварню!

Терентий, как ему было велено, ждал неподалеку, дремля на козлах. На улице выстроилась вереница из четырех карет, но другие кучера собрались вместе и весело разговаривали. Возможно, кто-то даже успел сбегать в «Лавровый венок», который располагался едва ли не напротив дома фрау де Витте, на неаристократической стороне Известковой улицы.

Терентий был сильно недоволен — вся голицынская дворня сейчас сидела в тепле, отдыхала, в людской наверняка играли в карты, а он торчал тут, в сырости, хотя и укрытый плотной епанчой, в одиночестве, и понятия не имел, сколько еще тут проваландается. Так он и ответил молодому господину, который, не разглядев герба, вздумал было его нанять.

Во-первых, карета княжеская, во-вторых, велено ждать — в любую минуту барин может выйти. То, что господин обратился к нему по-русски, Терентия не смутило — он считал иные языки досадным недоразумением, не более. Господин посочувствовал, Терентий согласился — да, ремесло кучера тяжкое и обременительное. Господин полюбопытствовал, не сам ли князь навестил госпожу де Витте. Терентий растолковал, что их сиятельства отправили в карете начальника канцелярии, и выложил то, что помнил о Косолапом Жанно. Тогда господин дал ему старую екатерининскую полуполтину и посоветовал хотя бы сбегать погреться. Терентий поблагодарил жалостливого господина, но с козел не сошел — некому было присмотреть за лошадками, пока он бродит в поисках горячительного.