О, святая, неприступная, тайнозримая Троица! Сколько же внешние люди вышучивали тебя, как только не зубоскалили; вот и эти туда же, а ещё разумеют геометрию, движение планет и созвездий!

— Не говорите такой нелепой хулы! — осадил он остроумцев. — Да, мы научены отцами церкви, пророками и учителями прославлять Троицу, ибо Отец, и Слово, и Дух — три ипостаси в едином существе. Слово же воплотилось в Деве и родилось ради нашего спасения. Не о том ли и пророк ваш Мухаммед свидетельствует, когда пишет: «Послали мы дух наш к деве, ибо хотели, чтоб родила».

Его ссылка на слова Мухаммеда, да ещё и прямая цитата из Корана, похоже, заставили их несколько стушеваться. Но ненадолго.

— Если Христос — ваш бог, почему не делаете, как он велит? — был очередной вопрос. — Ведь написано в евангельских книгах: «Молитесь за врагов, добро делайте ненавидящим и гонящим вас и щёку подставляйте бьющим вас». Вы же острите оружие против тех, кто делает вам такое.

Знай, мол: не только ты в наши, но и мы в ваши книги заглядываем.

Философ решил, что тут лучше вопросом на вопрос отвечать:

— Если есть в законе две заповеди, кто по-настоящему исполняет закон — тот, кто соблюдает одну, или тот, кто — обе?

Невозможно им было ответить иначе, чем он ожидал.

— Тот, кто соблюдает обе.

— Бог сказал: «Молитесь за обижающих вас», — продолжил Философ. — Но Он же сказал: «В этой жизни никто не может явить большей любви, чем положивший душу свою за друзей своих». Вот ради друзей своих мы и исполняем эту вторую заповедь, чтобы с пленением тела и душа их в плен не попала.

Но обед и диспут на этом его ответе не прервались.

Зато последние слова Константина, сказанные о пленных, требуют прервать здесь на время и диспут, и обед. И напомнить ещё об одной цели его пребывания в Багдаде.

Как и во все другие времена и у других народов, этика установления мира (или перемирия) между враждующими сторонами требовала позаботиться в свой черёд о судьбе пленных — о их выкупе или взаимообмене. Так было и в этот раз, о чём в своей хронике сообщает арабский автор Абу-Джафар Табари, современник солунских братьев. Описывая обмен пленными, произведённый во время перемирия 855–856 годов, Табари, правда, не упоминает Философа среди участников процедуры. Но скорее всего, и сам арабский хронист в том событии не участвовал, а воспроизвёл его по документам и свидетельствам очевидцев, поскольку ему в пору перемирия было всего 16 лет.

Константин непосредственно переговорами по обмену не занимался. Для этого в составе византийской миссии имелись по-настоящему опытные люди. «Житие Кирилла» упоминает по имени одного из них, Георгия — чиновника высокого ранга (асикрета) из ведомства логофета Феоктиста. («Приставили же к нему асикрета Георгия…») Глагол «приставили» подсказывает, что главой миссии всё же оставался Константин. Но Табари, упоминающий Георгия, говорит о нём как о главном представителе византийской стороны в процедуре с пленными.

По заведенному обычаю обмен производился в малоазийской феме Киликия, на берегах пограничной реки Ламус. Это примерно в половине расстояния между Константинополем и Багдадом. Из арабской хроники узнаём, что ромеи приехали с подарками от императрицы Феодоры, что в долгий путь они отправились 6 декабря 855 года, что в посольстве было около пятидесяти патрициев и их слуг, что для обоза было нанято семьдесят мулов, наконец, что обмен производился в конце февраля — во время мусульманского праздника разговения после поста — и сопровождался раздачей милостыни. Выходит, византийская сторона потратила на дорогу без малого три зимних месяца. Когда достигли, наконец, древнего приморского города Тарса, знаменитого тем, что здесь когда-то родился будущий апостол Павел, можно было вздохнуть с облегчением: до Ламуса оставался всего лишь день перехода.

Сам обмен пленными продолжался целую неделю. С арабской стороны главным был придворный евнух Шениф, прибывший из Багдада с сотней всадников. Правила предписывали построить два моста-времянки, чтобы каждая сторона могла запускать по одному пленному, которого при встрече достаточно пристрастно допрашивали. Арабы жёстко отбраковывали тех, кто успел поменять веру. Видимо, так же поступали и греки. На восточном берегу Ламуса терпеливо ждали решения своей участи около ста христианских жителей халифата. Обстановка, как и всегда во время обменов, была нервной. То и дело возникали подозрения во взаимном плутовстве: к примеру, договорились обменивать человека на человека, а как быть, если с той стороны подсовывают стариков, детей?.. И кто докажет, что этот, стоящий перед тобой несчастный — ещё не старик, а тот, заморыш, — уже не ребёнок?

В любую минуту обмен мог прерваться, что тут же грозило бы и нарушением перемирия. Но всё же неделя закончилась благополучно. Асикрет Георгий, возможно, на восточный берег Ламуса со своими подчинёнными и не поехал, а тут же занялся отправкой освобождённых людей в родные им места. Но значит ли это, что Философ отбыл в Багдад совершенно один? Наверняка ему было придано какое-то достаточное сопровождение. Так, есть сведения, позволяющие допустить, что вместе с ним в столицу халифата в той же духовной миссии следовали два близких ему человека: родной брат Мефодий и… Фотий — тот самый высокоучёный наставник, в уникальной домашней библиотеке которого протекли для Константина часы увлекательных путешествий в прошлое греческой словесности. Участие Фотия в посольстве, по авторитетному мнению Франтишека Дворника, чешского исследователя эпохи, подтверждается письмом, относящимся к 855 году. В нём Фотий просит своего брата Тарасия присмотреть за его библиотекой, пока сам он будет участвовать в миссии «к ассирийцам». Если так, то получается, что учитель лишь сопровождал ученика, не будучи по каким-то соображениям главным полемистом с греческой стороны?