Именно оно даёт некоторые необходимейшие подсказки. Во-первых, уточняет его автор, когда молодого человека поставили правителем (воеводой) в славянскую область, ему было 20 лет. Не менее значимо и следующее уточнение: прослужил в этой должности Мефодий целых десять лет.

По византийским обычаям той эпохи воинскую службу начинали восемнадцати лет от роду. Итак, Мефодий, избрав карьеру отца, друнгария Льва, всего за каких-то два года службы опередил родителя в воинском чине и получил высокое звание стратега. Именно это греческое звание соответствует русскому понятию воевода, упомянутому в кратком житии. По тогдашней табели о рангах архонтом, то есть управителем архонтии — княжества в составе империи, — мог быть только стратиг.

Среди иных предположений существует мнение, что Мефодий родился в 810 году, и это, кстати, самая ранняя из обсуждаемых дат его рождения. Если так, то на троне в Константинополе тогда ещё сидел император-самозванец Никифор I, погибший годом позже во время битвы с болгарским ханом Крумом. Совсем недолго после Никифора, всего два с лишним месяца, правил его сын Ставракий, тяжело раненный в том же сражении. Менее двух лет продержался у власти низложивший Ставракия Михаил I Рангаве. Хотя прозвище его, как считают, было лестным и означало «Сильнорукий», он после поражения, нанесённого византийцам всё тем же болгарином Крумом при Адрианополе, вынужден был отречься от престола. С 813 по 820 год империю ромеев возглавлял Лев V Армянин, в прошлом крупный военачальник, стратег малоазийской фемы Анатолик. Как и многие предшественники, он кончил не своей смертью. Во время очередного дворцового переворота воины аморийского стратега, уже упомянутого нами Михаила Травла (деда Михаила III), изрезали Армянина на куски в алтаре дворцовой церкви прямо во время праздничной службы.

Ещё мальчиком в солунском доме своих родителей Мефодий мог слышать откровенные разговоры, без которых вряд ли обходились встречи друнгария Льва с другими здешними или приезжими военачальниками и чиновниками. Кто с тревогой, кто с едва скрываемым гневом говорили о заводилах и жертвах очередных заговоров, о политической лихорадке, постоянно трясущей империю, о наглых военных выходках соседей… Да, как ни храбрись, а Византия переживает опаснейшие времена. Разве это не позорно для воинов, что они, вместо того чтобы защищать священные пределы православной ойкумены, толкутся и шушукаются, как языкастые бабы, в придворных казармах, злоумышляют против своих же вчерашних покровителей, поносят грязными словами патриархов и простых монахов, визжат, будто кастрируемые боровы, на трибунах ипподрома… Нет, в Солуни нравы ещё так не пали. Святой покровитель города — воин Христов Димитрий — уже который век твёрдо держит десницу на рукояти меча. Он не попускает, чтобы здесь клубились интриги, распоясывались хульные пагубники-иконоборцы. Не удивительно ли: все эти промелькнувшие друг за другом на троне самозванцы, пришлецы, клятвопреступники передавали друг другу, как чуму, ненависть к изображениям Христа, Богоматери, святых, к иконам, фрескам, мозаикам, к великому учению об образе и Первообразе. И даже патриархов подбирали себе под стать — духовных смутьянов, от иудеев и сарацин напитавшихся высокомерным презрением к простакам-иконолюбам.

Солунь в эти тёмные десятилетия стала местом ссылки для иерархов церкви, что остались верны заветам иконопочитания. Здесь отсиживались, дожидаясь лучших дней, маститые учёные, опальные политики. Солуняне не стеснялись вслух, прилюдно обсуждать поведение столичных выскочек самого высокого ранга. И если в прежние времена в состоятельных семьях почиталось за честь отправлять детей в Константинополь за образованием, то теперь в ту сторону поглядывали с опаской, дожидаясь перемен к лучшему.

Может быть, ещё и поэтому супруга друнгария Льва перед его кончиной с таким огорчением говорила о неустроенности младшего — Константина? Но, значит, на ту пору (около 841 года) за Мефодия ей уже не приходилось беспокоиться? Да, если вести анкетный отсчёт от 810 года и учитывать числа, упомянутые в «Проложном» житии, то получается, что Мефодий был поставлен стратигом славянской области где-то при начале правления Феофила и теперь, в год кончины своего отца, дослуживал здесь или уже отказался от службы и порешил уйти в монастырь.

Впрочем, один из русских исследователей вопроса, И. И. Малышевский, предложил версию, по которой Мефодий в 842 году только лишь был вызван в столицу за назначением на славянскую архонтию и вместе с ним для учёбы приехал сюда брат Константин. Но тогда получается, что старшего от младшего отделяли всего около пяти лет. И уж никак не 17, которые набираются, если считать годом рождения Мефодия 810-й. А поскольку и у той, и у другой версии есть противники, попытка выстроить более или менее достоверную хронологическую цепочку опять не удаётся.

Вот какую головоломную задачу задал всем Мефодий своим нежеланием своевременно и подробно «анкетироваться»!

Иногда думаешь: да зачем и кому нужны все эти изнурительные тяжбы с увёртливой цифирью? Самим Мефодию и Кириллу? Конечно, они им не нужны. Ни младшему, ни старшему, который делал всё, чтобы память о нём не засорялась лишними датами.

Не мелочное ли тщеславие движет в таких случаях учёными умами? Сколько уже так бывало, что учёный принимается за построение какой-то версии, даже концепции, нисколько не смущаясь явной нехваткой строительных средств, необходимых для реконструкции. И всё же «концепция» запускается в оборот, с нею спорят, на неё ссылаются.

Может, нам проще всего успокоиться на том, что просто-напросто один брат был старше, а другой младше? Но нет же, именно разницу хотелось бы знать! Именно это насколько различить. Потому что чем больше на самом деле было это насколько, тем сильнее обозначится для нас красота братского смирения Мефодия перед Константином. Такая для наших дней редкая и драгоценная красота службы старшего младшему.

Но смиримся и мы. Если не обнаружится каких-то совершенно новых документальных подспорий, касающихся жизни солунских братьев, точная дата рождения Мефодия так навсегда и останется неизвестной.

Ещё больше поисковых тяжб готовит нам попытка уточнения места, в котором находилась славянская архонтия Мефодия. Но поскольку подобные попытки неоднократно предпринимались и ещё, видимо, будут предприниматься, эту тему тоже нельзя обойти молчанием. По крайней мере, появится возможность лучше разглядеть, что представляло собой в IX веке славянское население Византийской империи и её ближнего заграничья.

Житийные источники (а других просто не сохранилось) не дают никаких географических ориентиров искомой архонтии. Проще всего допустить, что она простиралась где-то в непосредственной близости от Солуни. Город не зря славился на ту пору как самый славяноязычный из больших греческих полисов Балканского полуострова. Если на его рынках постоянно слышалась речь славян, торгующих всяческой снедью и всяческим брашном, фуражом, шерстью, кожами, дровами, сеном, корзинами, кадями и их содержимым, если в домах состоятельных горожан держали во множестве славян-слуг, и подростков, и мужчин, и женщин, значит, народу этого хватало и в солунской округе. И это был мирный, оседлый народ, занятый трудом на земле. И он обосновался тут не вчера, не год назад, а уже давно.