— Отрубил, — отозвался однорукий и прикоснулся к пустому рукаву. — С князем Романом был в битве.

— Люди есть сила. Вот всем бы нам да на бояр с князьями, — подмигнул Людомир.

— Ты что? — испуганно схватил дед Людомира за руку. — Бог накажет… Еще услышит кто-нибудь…

— А тут все свои, своих не бойся. Не дрожи, как листья от ветра.

— Я? Нет! — оправдывался дед. — Только ты не так выкрикивай. Услышат… Люди! Верно сказал ты, люди — сила.

— Сила. И на поле, у рала, и в бою.

— А если не пойдем на битву? — осторожно спросил дед.

— Как не пойдем? Кто же, сами бояре врага прогонят? Много они навоюют! На бояр я зол — звери они, но когда позовут воевать — пойду, врага на нашу землю не пустим, горло перегрызем. А ты — не пойдем на битву!.. Как это не пойдем?

Несколько минут все молчали. Деду продолжать было трудно, тогда в разговор включился однорукий:

— Молвили у нас в оселище — угров будут звать.

— Угров? — встрепенулся Людомир. — Баронов чернохвостых? Были они у нас немного, знаем. Кто же звать-то их будет?

— Бояре, видать, — ответил однорукий.

— А княгиня? А Мирослав? Ох, вижу, горе будет нам, буря поднимется, нам несдобровать. Бояре будут ссориться, а у нас зубы затрещат. Так, говоришь, угров? — допрашивал он однорукого. — Это Судиславы все выдумывают…

Долго сидели друзья в кузнице Смеливца, обсуждали события. По-своему гуторили, не по-боярски.

Горевали друзья Смеливца, думу думали. Закуп Людомир всю душу раскрыл перед ними, рассказал обо всем, что на сердце накипело. Нет добра для трудового человека, нет свободы — бояре отняли ее. Дети подрастают, но суждено ли хоть им увидеть счастье?

Оставив отца в кузнице, Иванко помчался улицами Подгородья. Дома ли сейчас боярский конюх Михайло? Может быть, он не возвратился еще с боярского двора? Вот и клеть его с ободранной крышей. Дома! Михайло сидит у порога с женой и с сыновьями-подростками.

— Иванко! — радостно воскликнул Михайло. — Не ждали мы такого гостя.

— К тебе я. День добрый! — взволнованно здоровается Иванко с ним и его женой.

Михайло таинственно улыбнулся.

— Пришел расспросить, как в походе были? Все расскажу.

Иванко не понимает радостного возбуждения Михайлы, тревожится: «Почему Михайло такой радостный? Может быть, насмехается. Знает ведь, что мне сейчас не до веселья». Он жадно ловит каждое слово Михайлы и ничего не может понять.

— Что такое? Рассказывай! — подгоняет он Михайлу, а тот не спеша кончает ужинать.

«И чего это он медлит? — думает Иванко. — Говорил бы быстрее!»

Но вот Михайло поднимается.

— Иди в клеть, — говорит он жене, — укладывай ребят спать. — И обращается к Иванке: — Идем под ракиту, посидим.

Они отходят от клети и садятся на насыпи неглубокого рва, отделявшего двор Михайлы от соседского двора.

— Ну, что? — тормошит Иванко неразговорчивого Михайлу.

— Многое увидели мы. Тебе в кузнице не увидать такого.

И он рассказывает, как шли походом, как князь Роман говорил, что не скоро возвратятся домой. Иванко подгоняет его, чтобы еще и еще рассказывал. Ведь он еще ни слова не сказал о том, что больше всего интересует Иван-ку. А Михайле словно и невдомек, чего ждет от него парень.

— А все, все возвращаются? — будто невзначай спросил Иванко.

— Нет, не все! Один зверь сдох…

— Кто? Кто? — нетерпеливо дернул его за руку Иванко.

— Что ты спешишь? Зверюгу кто-то копьем ударил… Может быть, и из своих кто-нибудь — в бою разве разберешь. Мечислава-боярина закололи… Так думаю, что свои нечаянно, — улыбается Михайло.

— Ой! — изо всех сил выкрикнул Иванко. — Ой! Как же это случилось? Какую добрую весть привез ты, Михайло!

— А я знал, какое тебе хорошее слово привезти, — полушутя-полусерьезно кинул Михайло.

— Ой, хорошо, ой, хорошо! Побегу я, — заторопился Иванко.

— Куда же ты, словно ветер? Должен мне корчагу браги поставить, а ты удираешь.

— Нужно бежать, Михайло, не могу задерживаться, а брагу поставлю…

Иванко и впрямь как ветер летел в оселище. Хотя уже наступили сумерки, но он не присматривался, что у него под ногами; спотыкался на выбоинах, когда бежал по улицам Подгородья, и наталкивался на стволы деревьев, когда шел лесной тропинкой. До оселища не близко — выйдя из Подгородья, нужно было миновать большое кладбище, потом пересечь овраг, а тогда уже идти лесом.