— «Ма» Хартвел понадобится много времени, чтобы оправиться. А Джеймсу никакого времени не хватит.

— О, да… Но я не способна ему сочувствовать.

— Да и я не хочу этого. Я ведь заметил, как он строил вам глазки.

— Наверно, он был неравнодушен к Филиппине.

— Сомневаюсь. Она могла его шантажировать, потому что знала о наркотиках. Но должен признать, что его интерес к постройке дома заметно усилился, когда Кэтрин ушла с его дороги.

— Может, он видел, как Филиппина ищет серебряную табакерку, когда обнаружил тело Кэтрин в то ужасное воскресенье?

— Возможно. Сейчас трудно сказать. Но нельзя ли оставить его?.. Я бы поговорил о нас.

— А есть, что сказать о нас?

— Да, и много. И перестаньте стесняться. Так вот. Мы распутали свой первый случай, Ватсон. Но в общей суматохе я, по-видимому, забыл несколько личных проблем. Вы заметили, как я подготовился к этому вечеру? Нет? Я разочарован. Во-первых, новая машина, во-вторых, мой лучший костюм. В последний раз я надевал его, когда отводил свою подругу на ярмарку. С тех пор я был слишком занят для приёмов. И вот сегодня, надевая свой лучший воскресный костюм, я нашёл в кармане сложенный листок…

— Ключ. Точнее — послание букета, — сразу отозвалась Фредерика. — А я совсем забыла о нём. Вспомнила только сегодня днём.

— Интересно, а почему именно сегодня днём?

— Маргарет Саттон сказала, что я должна спросить вас о нём.

— Правда? Ну, что ж. Я думал пойти на компромисс, но я всегда делаю то, что велит Маргарет.

Он протянул Фредерике листок, и при свете приборных огоньков она прочла:

Оба рассмеялись, и Питер не торопясь проговорил:

— Теперь вы понимаете, почему я не счёл разумным сообщать такие мысли энергичной деловой женщине Фредерике Винг. Должен признаться, что я был напуган до смерти.

— Значит, вы считаете, что достались бы легко?

— Я думал не о себе. Просто представил себе, как это подействует на Южный Саттон, если вы вобьёте такую мысль в свою хорошенькую головку.

— Понятно. А теперь вы преодолели свой страх…

— В личном смысле кое-что другое заняло место страха. Я по-прежнему не считаю себя хорошей добычей, Фредерика, но мне кажется, что сейчас за мной стоит поохотиться.

Фредерика ничего не ответила, и немного погодя полковник продолжил:

— Вы знаете, после убийства я ни слова не слышал о вашей простуде. Вы поправились?

— О, да. После того как чихнула в воскресенье и вызвала всю эту катастрофу, я сразу почувствовала себя лучше.

— Понятно. Но, если не ошибаюсь, вплоть до субботы вы продолжали чихать. Я помню громкий чих в понедельник — что означает опасность — очень точно. А теперь — это очень важно. Во вторник вы чихали?

— Да. Да, я в этом уверена, потому что старалась вспомнить стишок, который вы мне не рассказали.

Питер привёл машину на вершину последнего подъёма, откуда видна была и долина и звёзды. Затем выключил двигатель и повернулся, глядя на бледный овал приподнятого лица.

— А вот и стишок, дорогая Фредерика, тот самый:

«Чихнёшь в воскресенье, и прячься, чтоб выжить:

Иначе чёрт будет тебя всю неделю мурыжить».

— Да, об этом мы все знаем…

— Не прерывайте, пожалуйста.

«Чихнёшь в понедельник — опасность близка,

Во вторник чихнёшь — поцелуй чужака…»

— Ох!..

— Но ведь я больше не чужак. И, надеюсь, вы не станете возражать?

Много времени спустя яркая новая машина покатилась с холма. Ожил мотор.

— Не знаю, любовь моя, что на это скажет доктор Скотт. Мы ведь безбожно опоздали, — негромко сказал Питер. — Но если это означает быть преследуемым Фредерикой, то, боюсь, я не остановлюсь. Я очень счастлив…

— Я тоже, — сонно ответила Фредерика, глядя на небо и дружелюбные звёзды.

— Дигби здесь тесно! Ты нарочно его пнула! — Такер ткнул костлявым локтем в рёбра Сьюзан. Он знает, как это больно.

Но отодвинуться было некуда. Голова у Сьюзан болела, а в животе не проходило неприятное ощущение с тех пор, как она съела гамбургер «со всем», то есть с комками майонеза, кольцами лука, маринованным укропом и… Нет! Она пыталась забыть об этом, избавиться от противного вкуса во рту.