Первое государство в Эфиопии (в северной части страны, на плато Тигре) существовало еще V–IV веках до н. э. К III–VII векам н. э. относится расцвет Аксумского Царства. Потом страна пережила несколько периодов раздробленности; собственно название Эфиопия (заимствованное из Библии) возникло в XIII веке, с восстановлением «Соломоновой династии». Как восточнохристианская страна, далекая Эфиопия принадлежит одному ареалу, одному «сверхнароду» с Россией. Ее церковь до 1959 года относилась к Александрийскому патриархату, а духовная литература переведена с коптского и сирийского языков. Не случайно Гумилев называл Эфиопию «младшей сестрой Византии». Хотя, может быть, больше общего у древней, но скромной Эфиопии не со Вторым или Третьим Римом, а с Грузией, в которой Гумилев провел три года в юности: издавна христианская (православная) многоплеменная гористая страна, задержавшаяся в Средневековье (не забудем, кстати, что и грузинские цари так же, как абиссинские, возводили свой род к царям Израиля) [71] .

Впрочем, как раз с православием в случае Эфиопии есть сложности. Формально эфиопская церковь относится к «древним восточным дохалкидонским [72] церквам». Но в IV веке страна была лишь частично христианизирована. Начиная с VI века страна эта испытывала сильнейшее влияние монофизитов (отрицающих или принижающих человеческую природу Христа). Именно в монофизитской трактовке христианство распространилось среди широких слоев населения. Однако эфиопское монофизитство — довольно умеренное, в нем есть различные течения, и некоторые из них близки к каноническому православию. Подобно русским и в отличие от византийцев, эфиопы всегда были довольно веротерпимы. Сложность религиозной жизни Рога усиливалась соседством этнически близких мусульманских народностей, не говоря уж о фалашах, эфиопских иудеях (или, скорее, «иудействующих» — наподобие русских субботников).

В XVII веке Эфиопия была в очередной раз объединена; центром ее стал Гондар. В дни Гумилева об эпохе процветания этой столицы вспоминали как о прекрасных былых днях; эти сетования, романтически украшенные, отразились и в стихах Гумилева. Вот как выглядит гондарская эпоха в его описании:

К середине XIX века, однако, страна разделилась на полунезависимые княжества, а власть негуса негести, верховного правителя, стала номинальной. В 1855 году появился сильный и решительный объединитель — Феодор (Теодрис) II, прежде — Лидж Каса Хайлю. Имя было избрано им не случайно: приход царя-избавителя Феодора был предсказан в одном из апокрифов, имевших хождение в Эфиопии. Феодор не был соломонидом. И тем не менее ему удалось объединить под своей властью и Бегондар, и Тигре, и Шоа, и современную Эритрею.

Феодор запретил работорговлю (первая отмена работорговли в Эфиопии — в общей сложности это пришлось делать не менее пяти раз, и каждый следующий реформатор ставил освобождение рабов себе в заслугу… Впрочем, рабство носило в Абиссинии, стране патриархальной, «домашний» характер, и обращение с рабами не было особенно жестоким). Он реформировал армию и довел ее численность до 150 тысяч человек. Он пригласил мастеров из Европы и наладил в Эфиопии производство ружей. Он завел артиллерию и даже пытался построить флот (на озере Тан). Но судьба не благоприятствовала ему — а может быть, в какой-то момент негусу негести изменило чувство реальности. Недовольный тем, что Англия отказалась продать ему оружие, он арестовал британского консула. В 1860-е годы это было примерно то же самое, что сейчас — арестовать консула американского, и чревато такими же последствиями. Если учесть, что к тому времени собственный народ, утомленный поборами, разлюбил Феодора, а феодальные правители по горло сыты были самоуправством этого выскочки, что армия стала разбегаться и в итоге уменьшилась в десять раз, — непонятно, на что он рассчитывал. Феодору пришлось наблюдать, как по дороге, которую в считаные дни построили через горные перевалы его солдаты, наступают победоносные англичане. Осажденный в одной из крепостей с жалкими остатками войск, он принял все условия, согласился отпустить консула и всех пленных, но «солдаты королевы» не сняли осады. Тогда Феодор распустил войско. Некоторое время он с кучкой верных ему людей сражался против штурмующих крепость британцев, а под конец застрелился.

Такова была судьба первого из трех эфиопских царей-реформаторов. Два других (в правление первого из них Гумилев прибыл в Абиссинию, со вторым встретился лично) правили дольше и успешнее, но финал жизни обоих был горек. История «догоняющих цивилизаций» драматична — нам это известно не понаслышке. Эфиопия как будто застыла в X или XII столетии — споры схоластов, княжеские свары… Разумеется, общественный строй был не совсем сходен с «классическим феодализмом»; сеньориально-вассальной лестницы не было, земля в центральной части страны была императорской собственностью, отличившиеся простолюдины поднимались к самым вершинам власти. Закрепощение крестьян во многих провинциях лишь начиналось. Абиссинцы жили, как их предки, в круглых домах без перегородок, крытых бамбуком, под одной крышей со скотом, в будни питались черными блинами и гороховой похлебкой, по праздникам лакомились сырым мясом, одевались в белые штаны и матерчатую накидку — шамму. Разница между бедняками и богачами была невелика. Соприкосновение с Европой должно было положить конец этому убогому, но самодостаточному быту.

После тигрейца Иоанна IV, пытавшегося восстановить древние порядки и погибшего в походе против возникшего в Судане воинственного мусульманского государства Махди, императором стал представитель Шоанского дома Менелик II. Менеликом I был самый первый, сугубо легендарный правитель Эфиопии, — сын царя Соломона и царицы Савской. Новый император перенес столицу в свой удел — в Аддис-Абебу.

Абиссинцы в стихах Гумилева так описывают новые порядки:

Интересы объединенной Менеликом Абиссинии столкнулись с колониальными амбициями европейских держав. В 1894 году началась двухлетняя война с Италией (ранее захватившей Эритрею и часть Сомали и нацелившейся на весь Рог) — для Менелика успешная. Завоевать Эфиопию итальянцам удалось лишь при Муссолини — и ненадолго.

Войны требовали оружия — и его ввозилось в страну все больше. Список же экспортируемых Эфиопией товаров частью напоминал волшебную сказку: золото, слоновая кость, мускус… (Из менее романтических продуктов — кофе, хлопок и кожа.) В 1889-м, в год воцарения Менелика, один французский коммерсант, возглавлявший факторию в Харраре, уже девять лет проведший на африканском континенте и уставший от бесперспективной торговли хлопком и кожами, затеял крупную спекуляцию: попытался продать императору партию устаревших французских ружей. Увы, сделка сорвалась: Менелик только что приобрел партию более нового оружия на заводах Круппа. Этот ничтожный эпизод не стоил бы упоминания, если бы не имя незадачливого предпринимателя. Его звали Артюр Рембо. Когда-то, отправляясь на Черный континент, он мечтал: «Я вернусь с железными мускулами, с темной кожей и яростными глазами… Женщины заботятся о свирепых калеках, возвращающихся из тропических стран». Но африканская эпопея автора «Пьяного корабля» была, судя по всему, довольно прозаичной и даже тоскливой. Никто из его харрарских знакомых, видимо, не догадывался о его прошлом.