Грачёв Юрий Сергеевич
Шрифт:
— А здесь у вас нет ли баптистов или евангельских христиан? — спросил Лева.
— Нет, не слыхали, — сказал крестьянин. — Темные мы люди… Перекрестившись на угол, где виднелась закопченная икона, он полез на печку спать. Лег на лавку и Лева. Перед сном он молился: «Господи! Ты видишь, сколько еще деревень, сел находится в полной тьме. Пошли свет Евангелия, Твое спасение многим».
Сердце Левы ожидало тепла и света не только для себя, но и для других, для народа, среди которого он жил и путешествовал.
Старушка потушила лампу. Где-то заунывно трещал сверчок. В трубе зловеще выл ветер. Надвигалась зима — морозная, снежная. Страшная, беспросветная ночь. Неужели эти молитвы о пробуждении русского народа, о свете Евангелия, мира и любви, останутся не услышанными? Неужели и впереди будет бесконечная, беспросветная ночь?
— Нет, — твердо решил Лева. — За ночью следует день. Молитвы будут услышаны. Прекрасное, солнечное — впереди.
Глава 46. Темнеет (Красноярск)
«Ибо Сам сказал: не оставлю тебя и не покину…»
Евр. 19:5
Еще было темно, когда хозяйка встала и начала хлопотать у печи. Проснулся и Лева и сразу стал собираться в дорогу.
— Ну, покушай сынок, — сказала старушка, ставя перед ним кружку молока.
Перед едой и после нее Лева открыто молился. С удивлением смотрели на него крестьяне. Такой молитвы они в жизни не слышали. Заплатив за ночлег и молоко, Лева распрощался с хозяевами и вышел.
Моментально почувствовал он мороз.
В Сибири морозы наступают как-то сразу сурово. Уже рассветало. Небо было серым от туч. Местами ветер надул сугробы. Лева шел и шел, размышляя, вспоминая, иногда внутренне возносился душой и сердцем к небу. Хотелось бы скорее добраться до своих, немного отдохнуть и двигаться дальше, чтобы потом где-то перезимовать. Путешествуя уже много месяцев, Лева чувствовал не только физическую усталость, но и какое-то внутреннее утомление. Ведь так часто его путь требовал напряжения, риска, и только силы Неба укрепляли его бесстрашно двигаться вперед.
Несмотря на эту усталость, у него и мысли не было вернуться на Волгу, к матери, жить так, как живут все.
Дорога шла то в гору, то под гору, то приближалась почти к берегу реки, идя через тайгу, то уходила в сторону через покрытые снегом поля. Он останавливался, иногда присаживался на ствол упавшего дерева, закусывал и потом опять шел и шел. К вечеру стали страшно болеть утомленные, растертые ноги. Мороз крепчал, не было никаких признаков того, что город близко. Но он все, более напрягал силы, надеясь хоть к ночи добраться до Красноярска.
И вот, наконец, на горизонте показался холм с видневшейся на нем башней. Лева знал, что эта башня стоит вблизи Красноярска, и ободрился. Потом послышались паровозные гудки, и вдали он увидел очертания окраины Красноярска. Совсем уже смеркалось, когда он, с трудом передвигая усталые ноги, напрягая волю, вошел в железнодорожный поселок.
По дороге встретилась знакомая сестра, та самая, у которой останавливался отец. Но что это? Она с каким-то испугом смотрит на него и делает вид, как будто не замечает. Поспешно идет в сторону. От страшного, непонятного предчувствия защемило сердце. По дороге ближе всего был молитвенный дом, и, хотя собрания не было, он решил зайти туда. Тяжело переступая через порог, Лева вошел в сторожку.
— Мир вам! — сказал Лева и опустился на табуретку.
— Ах, Боже мой! Ах, Боже мой! — воскликнула находившаяся там сестра, бледнея при виде его.
Он с недоумением посмотрел на нее.
— Лева, вы знаете, в доме той сестры, где вы оставили бумаги, был обыск. Взяли все, Вас ищут. Допрашивали всех: «Что за человек?» Катали на автомобиле маленькую девочку, угощали конфетами, все расспрашивали, какой это у них дяденька был.
— Пойду, скажу брату, что вы пришли. Она поспешно оделась и выбежала. Лева опустил голову на руки. Он страшно устал, был голоден, болели ноги.
Вошел брат.
— Дорогой брат, — сказал с дрожью в голосе сильный пожилой мужчина. — Я обещал, что как только увижу вас, пойду сообщу им.
— Хорошо, — сказал Лева. — Но давайте прежде помолимся. Этот брат, опустившись вместе с Левой на колени, плакал. Душа его страшно терзалась, и ему было бесконечно жаль Леву, который, он знал, идет ради Христа. И в то же время данное обещание…
— Господи! Господи! Будь милостив ко мне! — стонал он.
— Господи Боже! — молился Лева. — Я так устал, так устал, у меня нет больше сил. Да будет воля Господня, Твоя святая воля во всем. Будь милостив к нам.