На следующий день после смерти старика пришли мужчины из деревни. Она сидела на краю своей постели, напротив — женщина, которую полицейский нанял следить за ней. Мужчины тихо вошли в комнату и стали слушать ее. Когда на пол у кровати они положили тушу огромного лосося, распластованную на две половины и высушенную прошлым летом, она не приостановилась и даже не замедлила свой рассказ; теперь ее ничто не могло остановить, и даже, когда женщина поднялась, чтобы закрыть за мужчинами дверь, она не прервала свой сказ.

Ничто не могло заставить старика изменить своему повествованию, даже приближающийся конец. Ложью остановить то, что надвигается, невозможно. Старик метался по кровати, сбрасывал с себя одеяло, скидывал на пол связки сушеной рыбы и мяса. Охотник лежал на льду уже много часов. От морозного ветра у него закоченели руки, холод забрал последние силы. Он почувствовал непроизвольную дрожь в пальцах и никак не мог с ней совладать. Нефритовый нож выпал из рук и разбился о лед. Медведь — голубой, как глыба льда, медленно развернулся и пошел на него.

Где найти великанов под стать этим горам? Посмотреть из низины — прекрасное место:. река, ровные поля, пологие пастбища, и со всех сторон стеной поднимаются горы, поросшие сосняком. Посмотришь и скажешь — вот бы где человеку пожить! Но за последние пятьдесят лет я перевидал не одну сотню силачей, которые превращались тут в драных козлов и сматывались отсюда ни с чем. В здешних местах, уж поверьте мне, нужна не просто сила, а сила особенная, какую не у всякого встретишь. Я тут учил ребятишек этих бедолаг, и мне понадобилось больше года, пока я не понял: чтобы здешний край обуздать, кроме крепкой спины, еще и крепкие мозги иметь надо. Очень крепкие мозги, я вам доложу.

Именно сила ума изо дня в день выгоняет человека в горы еще затемно и держит его там до ночи. Крепкий хребет и сила ума — вот что нужно человеку, чтобы пустить корни в горах и не свалиться со скалы. Умного не придавит упавшим деревом или сорвавшимся бревном, ему не оттяпает пальцы тросом. И раз у него есть мозги — он сможет бороться с обжигающим морозом и с испепеляющим зноем. Он не захлебнется в потоках дождя и не утонет в грязи. А снег?! Бог мой, если человек выдержит здешнюю зиму — у него много шансов, если победит ее — значит, парень что надо.

Спросите любого — здесь все знают меня, моих сыновей и даже моих поганых племянничков. Вам каждый скажет, что если и есть тут на кого посмотреть — так это на Бака Дейвза и его ребят. Как-то нынешней осенью Джим, мой старший сын, поехал по тонкому льду на «гусе» (так мы гусеничный трактор зовем), провалился и посадил его в грязь по самое брюхо. Так какие-то охотники из города, которые тогда случайно на нас набрели, стали говорить, будто трактор ему нипочем не вытащить. Джим — сам он, как два эти охотника, вместе сложенные, — сказал им, что мы его враз откопаем. Мы с ребятами взялись за лопаты и выкопали под каждой гусеницей канавы глубиной четыре фута. Накидали туда веток и чуть не подавили этих дохляков «гусем», когда тот рванул из грязи. Мы еле ноги передвигали после двухчасового маханья лопатами, а Джим только отер грязь с лица и говорит:

— Черт побери, пора уж и за работу, старик!

Еще две ходки в тот день сделали. Вот как тут жить надо! А кто ждет, когда ему счастье привалит, тому удачи не дождаться; кто слаб духом — тому здешний край не покорить.

Проклятые Йенси!

Йенси уже жили тут, когда я сюда приехал. Целый вагон самых везучих придурков, с которыми я имел несчастье когда-либо быть знакомым. То ли им везет оттого, что безмозглые, то ли они свихнулись от сплошного везения — не знаю. Знаю только, что если человеку приспичило и он пристроился у какого-нибудь дерева нужду справить, — кто-нибудь из Йенси уже сидит там на суку. Честное слово. Вот прошлой зимой я мили две, даже больше, прошел, проваливаясь в снег по колено: искал в казенном лесу пятерых наших коров. Остановился у громадного кедра, уже собирался ширинку расстегнуть — смотрю, к дереву с той стороны чьи то снегоступы прислонены. Отошел от кедра, глянул вверх, и точно: с высоты семидесяти футов смотрит на меня Йенси и смеется. Рэндл Йенси, четвертый отпрыск Билла и Элен. Я как рявкну:

— Какого рожна ты там делаешь?

— Хочу поглядеть, чего это там такое! — орет он в ответ, а сам смеется и ползет выше. Пара суков под ним обломилась, и я уж думал, все — придется переть назад с детским трупом.

— Господи… И что же ты там углядел?

— А ничего! — кричит.

Вот вам Йенси во всей красе. Готовы залезть на дерево, чтобы высмотреть оттуда невесть что и увидеть все тот же снег, деревья и стылую землю.

Так ведь эти недоумки еще и снега боятся до смерти. Увидят первую снежинку — и их с горы будто ветром сдувает. Похватают топоры да пилы и удирают на своих тягачах и тракторах. А что с собой не могут увезти — все бросают. Господи, ну пошел снег — что ж теперь, все оставить и ложиться помирать, так? Три года назад мы с ребятами единственные не ушли из леса. Вкалывали, боролись с глубоким — в пять-шесть футов — снегом, но вывозили лес. Зато весной из наших карманов монеты через край сыпались. Терпеть не могу слабаков. Ясно ведь — если ты позволяешь погоде диктовать тебе условия, в жизни твоей и смысла никакого. Борись тогда с женой, с детьми да с самим собой.

Последние два года мы валим лес на вершине, хоть и знаем, что рано или поздно снег нас остановит. К середине зимы глубина сугробов на самой вершине — футов шестнадцать-двадцать, да и пониже, где самая хорошая сосна — сне га всего раза в два поменьше. Тут самое главное — учуять момент, когда надо кончать. Этой тонкости тебя никто не научит. И будешь тогда весь день только и делать, что «гусем» дорогу расчищать. В общем, когда сегодня утром наш трелевщик разбился вдребезги, я понял, что нам пора. Послал Джима на тягаче за дровами для матушки. А мне, видать, придется перегонять «гуся» домой. Черт подери! Целый год теряем, а?! Дома — ни полена, трелевщик-валяется на боку в канаве, и снег пошел, как только мы собрались деньгу зашибать.