А что касается разработки «жилы», то, на мой взгляд, писатель, занявшийся этим делом, очень быстро превращается в зануду. Да и вообще, если говорить о природе творчества, то я сравню ее скорее не со старательством, а с ювелирным искусством. А кому же нужны штамповки, пусть даже из золота, пусть даже с авторским клеймом. И наконец, среда, социальный срез, который я описывал в каждой своей повести, никогда не был главным – главным, извините за банальность, был человек моего поколения, вместе со мной взрослевший и постигавший бытие. А как писали некоторые рецензенты, «хейливское знание деталей и социальных механизмов» – это всего-навсего результат уважения к читателю и серьезного отношения к ремеслу. Я всегда брал среду и обстоятельства, которые знал на личном опыте. Но обязательно потом показывал рукопись людям, которые знали эту среду досконально.

– На всю вашу прозу можно взглянуть и иначе – как на очень последовательное и целенаправленное художественное исследование состояния государства: ведь и армия, и образование, и власть, и нравственность служат непосредственной основой его. Как видится вам будущее России?

– О том, что, борясь против неразумного социально-политического устройства, мы нанесли удар по российской государственности, я писал еще три года назад. Теперь это общее место даже в самых проправительственных газетах. Сегодня длившаяся несколько лет битва за гаечный ключ закончилась, и вроде бы ясно, кто персонально будет закручивать гайки разболтавшейся государственной конструкции. По давней российской традиции это те самые люди, которые эту конструкцию, борясь за Кремль, и разболтали. Думаю, начнут они со срочного восстановления в обществе патриотического сознания, делающего население единым народом. А трудности, встающие перед державой, может преодолеть только народ, а никак не население. Этот процесс ускорится благодаря феномену В. Жириновского – ведь он набрал свои проценты исключительно потому, что апеллировал к оскорбленному, задавленному патриотическому чувству россиян. Но если возрождать патриотизм поручат тем же людям, что его давили, ничего путного не получится. Когда иные политические персонажи сегодня с экранов ТВ вдруг заговорили о своей любви к Отечеству, я испытываю чувство ужаса и стыда. Это как если бы человек, зарезавший свою мать, потом клялся в любви к ней. Впрочем, в судебной психиатрии бывает всякое.

– Существует мнение, что проза не пишется в смутные, динамичные времена, идет накопление материала. Или это зависит от манеры и характера писателя?

– Действительно, на мой взгляд, переломные эпохи ставят перед писателями очень сложные задачи: ведь в прошлое уходит не только социально-политическая, но и эстетическая система. И конечно, литераторы, привыкшие складывать свои произведения из готовых кубиков, которые им предлагала эта отлаженная и по-своему совершенная система – я имею в виду соцреализм, – оказываются в сложном, а то и безвыходном положении. Тут все решает талант, творческие ресурсы личности. Но у тех, кто выдюжит, есть шанс написать замечательные вещи. Для литератора переломная эпоха – подарок судьбы, хотя для простого человека – это катастрофа. Тут нет противоречия. Для спецназа освобождение заложников – профессия, захватывающая работа, а для самих заложников – кошмар. Впрочем, от сложнейших социальных, нравственных, художественных проблем, которые перед тобой ставит «смутное время», можно очень удобно укрыться в постмодернизме. Одна беда – кроме друзей и группы сочувствующих критиков, ты никому не нужен. А ведь российская литература традиционно привыкла к совершенно иному влиянию на общественное сознание. Я уверен: столбовая дорога отечественной словесности – это настоящий, продолжающий традиции «золотого века» реализм, а тот, кто хочет быть фигурно постриженным кустарником вдоль этой дороги, пусть будет…

– В том году в журнале «Смена» вышла ваша повесть «Демгородок», еще раз подтвердившая вашу репутацию «неудобного» писателя. Это последнее из написанного?

– Да, «Демгородок» – моя последняя вещь. Я начал ее вскоре после августа 91-го, увидела она свет в августовской книжке журнала «Смена» за 1993 год, накануне сентябрьских событий. Но это был сокращенный, журнальный вариант, а полностью она выйдет в однотомнике, который готовит издательство «Республика». Туда также войдут «Апофегей», «Парижская любовь Кости Гуманкова», рассказы, «Апофегмы» и некоторые мои статьи, такие как «От империи лжи – к республике вранья», «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!», «Россия накануне патриотического бума» и другие.

«Демгородок», как я и ожидал, вызвал самые разные отклики. Рецензия в одной московской газете, например, называлась «Замок из дерьма», что очень показательно для уровня нынешней критики и ее словарного запаса. Но были и доброжелательные отзывы, например, в «Собеседнике», «Рабочей трибуне», «Веке». Это понятно. Ведь в повести описывается гипотетическая ситуация, когда в России к власти приходит адмирал Рык, который всех «врагоугодников» и «отчизнопродавцев» сажает в «Демгородок» – садово-огородное товарищество, для надежности окруженное колючей проволокой. Читатель среди «изолянтов» найдет немало знакомых лиц с нынешнего политического олимпа. В «Демгородке» они продолжают заниматься единственным, что умеют, – интригами. Но политическая сатира – лишь один и не главный слой повести, ибо это еще и детектив, и антиутопия, и история любви и, наконец, литературная пародия… На кого? Прочитав, вы сразу догадаетесь. Судя по почте журнала «Смена» – повесть понравилась, да я и сам уже слышал в метро придуманные мной словечки «господарищи», «демгородок». А что еще нужно писателю, чтобы почувствовать удовлетворение от своей работы? Не положительная же рецензия в «Литературной газете», которая после ухода А. Чаковского превратилась в свободную от писателей трибуну!

Сейчас я начал новую вещь – роман. Из авторского суеверия не буду рассказывать о нем подробно, ибо путь от замысла к книге часто оказывается не по силам писателю, особенно если ставишь перед собой серьезные задачи. Но в романе будут и политика, и любовь, и сатира, и мистика… Если, конечно, будет сам роман, хотя издательство «Ашетт» (Франция) уже купило у меня права на него. Оказывается, писательская чернильница еще чего-то стоит!

– Юрий Михайлович, от имени читателей «Подмосковья» хочется пожелать вам, чтобы и 1994 год, год вашего сорокалетия, и еще многие следующие были бы радостны и плодотворны для вас, а стало быть, и для нас.

– Спасибо! Доброе слово и литератору приятно…

– «Сто дней до приказа» до сих пор вызывает неоднозначное восприятие, хотя после этой повести через год-два вышли, может быть, более «разоблачительные» публикации об армии типа «Стройбата» Каледина. Но когда разворачивались события вокруг «Ста дней», при встречах с военно-служащими я ловил себя на мысли, что меня не поняли.

Да и, пожалуй, не могли понять, потому что все, что касалось армии, было запечатано, затабуировано, а любое высказывание о ней, более-менее не укладывающееся в идеологические каноны, вызывало чувство отторжения, а то и гонения.