Ага, она общалась с моим лечащим врачом. Интересно.

– Да, я стараюсь побольше ходить, – говорю я.

– Но не слишком много, да? Не переутомляй себя, пожалуйста! Ты уже в санатории?

Ого, она и о санатории знает!

У меня начинается головокружение.

Ольга Викторовна хвалит санаторий, снова упоминает Ивана Антоновича с его рекомендациями, обещает поставить меня на ноги и вообще не оставлять заботой и вниманием.

Я уже совсем ничего не понимаю и не выдерживаю:

– Простите! Ольга Викторовна, откуда вы меня знаете?!

Трубка замолкает, затем издает тихий вздох.

– Ох, Иван Антонович предупреждал меня… Машенька, ты так и не вспомнила?

Я признаюсь, что не помню ровным счетом ничего из того, что было, прежде чем я очнулась в больнице, и моя собеседница снова вздыхает:

– Наверное, я должна тебе рассказать…

– Расскажите, пожалуйста, – прошу я, стискивая трубку вспотевшей от волнения ладонью.

И она рассказывает.

– Наш папа очень много работает, и мы нечасто его видим, поэтому отпуск всегда проводим вместе.

«Папа Тугарин», понимаю я. Не римский папа. Про римского мне сейчас было бы неинтересно.

– Но на Канарах наша детка очень тяжело пережила акклиматизацию, в Индии чем-то отравилась, а в Африке и вовсе подцепила кожную болезнь, – продолжает рассказчица. – Поэтому Мотя сказал: больше никаких заграниц! Пока дочка не подрастет, только Крым и Кавказ! И этим летом мы поехали в Анапу. Мотя сказал, для дошколят это лучшее место, он сам туда в детстве ездил, и было чудесно.

Ольга Викторовна затихает, и я тоже молчу.

Кто я, чтобы спорить с Мотей? И, кстати, он прав.

– Ах, это было так замечательно! – растроганно вздыхает Ольга Викторовна.

Оказывается, она сделала паузу, чтобы наскоро перебрать приятные воспоминания.

– Мы прилетели в Краснодар, и Моте прямо в аэропорт подогнали машину. Он обожает рулить, но дома у него водитель и жесткое расписание, а тут – езжай куда угодно и как хочешь! Мы не спешили, выехали, когда стемнело – чтоб не по жаре и чтобы машин на дороге поменьше. Останавливались в живописных местах, фотографировались, покупали фрукты и мед, было так весело! Мотя сказал – совсем как в старые времена!

Она опять замолкает.

– Здорово, – вставляю я, чтобы хоть что-то сказать.

– Да, было здорово, – радостный и ясный голос Ольги Викторовны тускнеет. – А потом мы остановились на перевале. Там, где смотровая площадка, три медведя и деревья, исполняющие желания.

Мое сердце пропускает удар.

Я вспоминаю медведей!

– Мотя с деткой пошли к роднику, – напряженно продолжает Ольга Викторовна.

– Ночью? – автоматически и отстраненно (ибо думаю о другом) удивляюсь я.

– Так это ведь по местному времени было два часа ночи – как раз радио в машине пикнуло, по нашему-то уже утро наступило, а детка у нас рано встает! – объясняет Тугарина. – Они уже возвращались, и доченька шла первой. Она выскочила на дорогу, и тут ты!

– Что – я?

– Ты ехала очень быстро! И прямо на нее! – голос в трубке звенит и ломается. – А она испугалась и замерла…

– И что было дальше? – не выдержав паузу, спрашиваю я.

– Я видела, что машина летит прямо на доченьку, и закричала…

– Вы закричали: «Вера! Вера!» – медленно договариваю за нее я.

И машина криво, боком ушла в пропасть.

– Да! Ты вспомнила?!

– Пока только это. Но вы рассказывайте, рассказывайте!

Звуки в трубке подозрительно похожи на плач.

– Ты убила себя, чтобы спасти нашу детку, – всхлипывает Ольга Викторовна. – Мотя сказал – мы твои должники по гроб жизни!

Вот теперь мне кое-что понятно:

– Значит, это вы оплатили мое лечение в клинике и санатории?

– Мотя сказал – это самое меньшее, что мы можем для тебя сделать! Извини, что не были рядом с тобой в трудное время, но этот милый юноша, твой жених, обещал о тебе хорошенько заботиться, а доктор сказал, что ты в коме и все равно нас не увидишь.

Кажется, Ольга Викторовна смущена, но меня интересует другое:

– Так вы и с Максом разговаривали?

– Конечно, и не раз! Он информировал нас о расходах и советовался по поводу квартиры! Не мала тебе будет «двушка»? Ты, конечно, пока что девушка свободная, но надо и о будущем подумать. Она тебе хотя бы понравилась? Ты ведь ее не видела, Макс один выбирал. Мотя сказал – это наш тебе подарок на день рождения. Ты же вроде как заново родилась!