В обширном, но низком зале Цитадели повисла тишина. Начальник штаба дивизии генерал Эсперов смотрел на нового подчинённого неприязненно, Осмолов с Синицким прятали глаза, во взгляде комполка полковника Рожецкого читалось сочувствие.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – чеканно ответил Саблин.

– Вам надлежит прибыть завтра к начальнику канцелярии штаба подполковнику Строганову к девяти часам утра, – пробубнил Эсперов. – Он введёт вас в курс дела. Да, и бомбочку свою с рукава спороть не забудьте…

Саблин вышел из апартаментов чрезвычайного комиссара слегка пошатываясь. Все знали крутой нрав Тухачевского, но такого он не ожидал. Вывести его из гренадерского корпуса – это позор. Унижение. Наконец, вопиющая несправедливость! Деревянным шагом преодолел он приёмную под насмешливым взглядом адъютанта (этот уже в курсе, крыса тыловая), вышел из бастиона и буквально натолкнулся на Станкевича.

Тот протянул руку:

– Что, досталось?

– Не то слово, – пробормотал Саблин. – Хуже не бывает.

– Не буду бередить раны. Скажу только, Иван, я рапорт подал. Об увольнении из рядов. Перевести в прапорщики и загнать куда-нибудь под Умань я им себя не дам. Лучше буду статским человеком. Здесь же, во Львове, и устроюсь. Или в Киев уеду…

Он с тоской посмотрел в направлении Политехнички.

– Уверен, что так лучше? – спросил Саблин.

– Да, – ответил бывший особист, как отрезал. – Рад был знакомству.

Он круто развернулся и пошёл прочь размашистым шагом.

– Я тоже… – тихо проговорил поручик ему вслед.

Приехав на Ветеранов, Саблин узнал, что его вызывает командир комендантской роты штаба.

«Подождёшь», – подумал поручик и пошёл собирать бойцов. Усадил полукругом и сам сел в центре.

– Прощайте, братцы, – сказал, заглядывая в лицо каждого. – Службу под моим началом вы несли как подобает, ни трусов среди вас нет, ни подлых душонок. Дай Бог служить так и впредь. Если кого обидел, так не со зла, не держите обиды.

Тут слова внезапно кончились, и в горле предательски защекотало.

– Ваше благородие, – поднялся Игнат Сыроватко, – и вы нас, если что, не поминайте лихом. Командир вы настоящий, тут любой подтвердит. Сколько раз под пули вместе ходили… Мы вас век помнить будем.

Кто-то достал флягу, кто-то – кружки. Выпили за гренадеров, за Россию-матушку, помянули павших товарищей. Кто-то предложил сходить на могилы бойцов. Похоронили павших воинов неподалёку, рядом со старым еврейским кладбищем. Ротный в своё время ходил к местному раввину, иудеи не противились такому соседству. Гренадеры пошли, прихватив флягу.

Могилы, кресты, скромный обелиск, сделанный руками бойцов. Один на всех. Кто-то неизвестный положил в подножии букетик полевых цветов. У Саблина сжалось сердце. Выпили ещё, чтоб хорошо им, товарищам боевым, лежалось в галицкой земле. Или парят они уже в небесной юдоли? К Богу поближе? Заслужили…

Подошёл Урядников, тихо проговорил, наклонившись к плечу:

– Ваш-бродь, а возьмите меня ординарцем, а? Я ж теперь в унтерах, устав позволяет обер-офицеру ординарца иметь.

– Опомнись, Анисим, – улыбнулся Иван Ильич, несмотря на невесёлую обстановку кладбища. – Я тебе что, полковник?

– А всё равно, ваш-бродь, – не унимался верный Урядников. – Вы теперь при канцелярии будете, вам ординарцем кого зачислить, что умыться. Да и в приказе его превосходительства прописано проходить мне службу подле вас.

– И откуда ты всё знаешь, Урядников? – невольно подивился Саблин. – Хорошо, быть тебе ординарцем пехотного поручика.

– Вот и ладненько, – мирно откликнулся новоиспечённый унтер.

Лишь во второй половине дня поручик прибыл в комендатуру. Оказалось, ему как штабному офицеру выделена комната в новом офицерском общежитии. К ноябрю в парковой зоне Дома инвалидов достроили и добротную казарму для солдат, и офицерское общежитие. И даже офицерское собрание в отдельном домике уже существует, и собираются там господа офицеры регулярно.

Саблин вселился в новое жильё – маленькую комнатушку с кроватью, столом и платяным шкафом. Да ему и этого хватало, имущества-то у гренадера вещевой мешок да браунинг с уставной саблей, которую надевать положено лишь к парадам и особо торжественным смотрам.

На следующий день поручик предстал перед начальником канцелярии подполковником Строгановым, который, несмотря на фамилию, оказался вовсе не строг. Усадил Саблина в своём кабинете, попросил называть Дмитрием Фёдоровичем и обращаться при малейшей надобности.