И взору тотчас предстали плоды трудов. С третьего экрана на нее излился водопад поздравлений от Дэна, Джареда, Джосии, Дениз, от каждого сообщений по пять и минимум десяток от Энни, которая от гордости и восторга чуть не лопалась. Слухи расползлись по «Тропосфере», и к полудню Мэй получила 7 716 смайликов. Все так и знали, что у нее получится. Все предвидели ее прекрасное будущее в «Сфере», никто не сомневался, что она быстро перерастет ЧК, уже к сентябрю, потому что редко у кого так быстро и с такой лазерно-четкой фокусировкой вырастал ИнтеГра.

Мэй всю неделю жила, увенчанная уверенностью нового сорта; вплотную приблизившись к верхним двум тысячам, все выходные и начало следующей недели она сидела за столом допоздна, намереваясь прорваться, и каждую ночь спала в том же номере общаги. Она знала, что верхние две тысячи, прозванные Т2К, – группа сфероидов, чья социальная активность почти маниакальна, а подписчики элитарны. Члены Т2К более или менее держали свои позиции, и в их рядах уже полтора года редко наблюдались перемены и подвижки.

Но Мэй знала, что попытаться надо. К вечеру четверга она добралась до 2 219 и чувствовала, что очутилась в группе таких же упорных, лихорадочно добивавшихся роста. Она проработала час и поднялась всего на две позиции, до 2 217. Дело трудное, это она понимала, но задача кружила голову. И всякий раз, добираясь до очередной тысячи, она получала столько похвал, так остро чувствовала, как воздает за все добро лично Энни, что на этом драйве продолжала двигаться вперед.

К десяти вечера, когда она уже уставала и добралась аж до 2 188, у нее случилось озарение: она молода, сильна и, проработав всю ночь, одну ночь без сна, прорвется в Т2К, пока все остальные лежат в беспамятстве. Она подкрепилась энергетиком и мармеладными червяками, а на приходе от сахара и кофеина стала неуязвимой. «ТропоСферы» на третьем мониторе ей уже не хватало. Она включила ленту «СтратоСферы» и расправлялась с нею без труда. Она выросла, подписавшись еще на несколько сотен кваков и начав с комментария к каждому. Вскоре она добралась до 2 012, и сопротивление отчетливо возросло. Она опубликовала 33 комментария на сайте тестирования продукции и поднялась до 2 009. Глянула на левое запястье – как там организм откликается? – и в восторге отметила, как возрастает частота сердцебиения. Мэй контролировала все это, но ей было мало. Пока она отслеживала статистику всего по 41 параметру. Ее средний рейтинг обслуживания клиентов равнялся 97. Ее последний рейтинг – 99. Средний рейтинг ее ячейки – 96. Число запросов, обработанных за текущий день (221), и число запросов, обработанных к этому часу вчера (219), и число запросов, обрабатываемых ею в среднем (220), а также обрабатываемых другими членами ячейки (198). На втором мониторе – число сообщений, присланных другими сотрудниками (1 192), и число прочитанных ею сообщений (239), и число сообщений, на которые она ответила (88). Число свежих приглашений на ивенты «Сферы» (41) и ее ответов на приглашения (28). Совокупная аудитория всех сайтов «Сферы» за день (3,2 миллиарда) и просмотренных страниц (88,7 миллиарда). Число друзей в «СтратоСфере» Мэй (762) и запросов на добавление ее в друзья (27). Число квакеров, на которых подписана она (10 343), и квакеров, подписанных на нее (18 198). Непрочитанные кваки (887). Квакеры, на которых ей предложено подписаться (12 862). Число песен в ее аудиозаписях (6 877), число музыкантов (921) и, на основании ее вкусов, музыканты, которые ей рекомендованы (3 408). Число изображений в ее библиотеке (33 002) и рекомендованных ей изображений (100 038). Температура в здании (70) и на улице (71). Число сотрудников в кампусе за день (10 981) и гостей за день (248). У Мэй стояли оповещения на 45 имен и тем, и всякий раз, когда что-то из этого упоминалось в определенных лентах, ей приходило уведомление. В тот день уведомлений этих набралось 187. Можно посмотреть, сколько народу за сегодня читали ее профиль (210) и сколько времени в среднем на это потратили (1,3 минуты). Само собой, при желании можно вникнуть глубже, посмотреть, кто и что смотрел. Ее медицинские показатели добавляли еще несколько десятков чисел, и каждое осеняло Мэй великим покоем и уверенностью. Она знала свой пульс и знала, что таким ему быть и полагается. Она знала, сколько шагов прошла (за сегодня почти 8 200), и знала, что с легкостью добьет до 10 000. Она знала, что не обезвожена, а ее прием калорий за день был в пределах нормы для человека с ее индексом массы тела. В миг внезапной ясности она поняла, что всегда тревожилась, нервничала, боялась не из-за каких-то конкретных сил, не из-за независимых внешних факторов, не из-за угрозы ей самой или беспрестанных чужих катастроф и неурядиц. Беда была внутренняя, беда была субъективная – незнание. Дело не в том, что она поругалась с другом или отправилась на ковер к Джосии и Дениз, – она не понимает, что это значит, не постигает их планов, не знает последствий, будущего, и в этом проблема. Знай она все это, покой не покидал бы ее. С некоторой долей уверенности она знала, где сейчас родители, – как водится, дома. Через «Сферический поиск» видела, где Энни, – у себя в офисе, тоже, наверное, до сих пор работает. Но где же Кальден? Две недели прошло. Она отправила Энни CMC.

«Не спишь?»

«Никогда».

«Кальден так и не появился».

«Старик? Может, помер. У него была долгая счастливая жизнь».

«Ты правда думаешь, что он какой-то лазутчик?»

«Я думаю, ты удачно спаслась. Я рада, что он не вернулся. Я нервничала – шпионаж возможен».

«Он был не шпион».

«Значит, просто старик. Может, дедушка какого-то сфероида зашел в гости и заблудился? Ну и ладно. Ты слишком молода для вдовства».

Мэй вспомнила его руки. Его руки ее убили. В эту минуту она только и хотела ощутить их снова. Его рука у нее на крестце, притягивает ее ближе. Неужто ее желания столь просты? И где его носит? Нельзя же так исчезать. Она опять справилась в «Сферическом поиске»; она искала его так уже сто раз – безрезультатно. Но она имеет право знать, где он. Хотя бы знать, где он, кто он. Зачем это – зачем избыточное, допотопное бремя неуверенности? Она может в один миг узнать температуру воздуха в Джакарте, но не может отыскать человека в кампусе? Где человек, который так особенно к тебе прикасался? Если рассеять эту неопределенность – где и кто особым образом коснется тебя вновь, – уничтожишь большинство факторов стресса в этом мире, а может, и волну отчаяния, что уже собиралась в груди. Такое бывало по нескольку раз в неделю – черный провал, громко рвется ткань. Обычно проходило быстро, но, закрывая глаза, Мэй видела в черной ткани крошечный просвет, и из просвета кричали миллионы незримых душ. Очень странная штука, понимала Мэй; она никому об этом не говорила. Можно рассказать Энни, однако не хотелось ее тревожить – Мэй ведь только пришла в «Сферу». Но что же это? Кто кричит из просвета? Проще всего это пережить, как выяснилось, если сосредоточиться, заняться делом, больше отдавать. Мелькнула краткая, дурацкая мысль: может, она отыщет Кальдена на «ЛюЛю». Мэй проверила и обругала себя дурой, когда ее сомнения подтвердились. Внутри рвалась ткань, обуревала чернота. Мэй зажмурилась, услышала крики из-под воды. Прокляла незнание и решила, что ей нужен некто познаваемый. И поддающийся обнаружению.

В номер постучали тихо и опасливо.

– Открыто, – сказала Мэй.

Фрэнсис сунулся лицом внутрь и придержал дверь.

– Уверена? – спросил он.

– Я же тебя пригласила.

Он проскользнул в номер и захлопнул дверь за собой, будто еле спасся от преследователя в коридоре. Огляделся.

– Хорошо ты тут устроилась.

Мэй рассмеялась.

– Пошли лучше ко мне, – сказал он.

Она думала возразить, но захотелось посмотреть его номер. Все комнаты в общаге различались мелочами, а теперь, поскольку общага пригождается все чаще, набрала популярность и многие сфероиды обитают здесь плюс-минус постоянно, номера можно кастомизировать. Когда пришли, Мэй увидела, что номер Фрэнсиса – двойняшка ее комнаты, но с парой-тройкой типично личных штрихов: в частности, маска из папье-маше, детская поделка. Желтая, глазастая и в очках, она взирала со стены над кроватью. Фрэнсис перехватил взгляд Мэй.

– Что? – спросил он.

– Как-то дико, нет? Маска над кроватью?

– Во сне я ее не вижу, – сказал он. – Выпить что-нибудь хочешь? – Он заглянул в холодильник, обнаружил соки и новый сорт саке в сферической розоватой стеклянной посудине.

– На вид ничего, – сказала Мэй. – У меня в номере такого нет. У меня стандартная бутылка. Может, другая марка.

Фрэнсис смешал два коктейля, оба раза переборщив с количеством.

– Я каждый вечер по несколько рюмок пью, – сказал он. – Иначе мозг не замедлить, уснуть не могу. Спишь нормально?

– Засыпаю по часу, – сказала Мэй.

– Ну, – сказал Фрэнсис, – а это сокращает отходняк с часа до пятнадцати минут.

Он протянул ей стакан. Мэй заглянула внутрь, подумала, как это грустно, это ежевечернее саке, затем поняла, что завтра и сама попробует.

Он смотрел куда-то между ее животом и локтем.

– Что?

– Талия у тебя незабываемая.

– Чего? – спросила Мэй; оно того не стоит, не может оно того стоить – быть с этим человеком, который говорит такие вещи.

– Да нет! – сказал он. – В смысле, она так прекрасна. Эти линии, и как она гнется, будто лук.

И его руки описали контуры ее талии, нарисовали в воздухе большую «С».

– У тебя есть бедра и плечи. Мне нравится. Да еще такая талия. – Он улыбнулся ей в глаза, словно и не догадывался, до чего странна подобная прямота. Может, ему все равно.

– Спасибо, наверное, – сказала Мэй.

– Это правда комплимент, – сказал он. – Эти изгибы созданы, чтоб на них руки класть. – И он изобразил, как его ладони ложатся ей на талию.