Неверно было бы представлять роль Рози в романтическом свете: на производстве по-прежнему безраздельно господствовали мужчины, и первое поколение трудящихся женщин попадало в чрезвычайно тяжелые условия. Перед заводом Форда в Уиллоу Ран вырос обширный и уродливый парк трейлеров. Некоторые рабочие предпочитали каждый день ездить за 100 км, лишь бы не жить в этих бараках. Зарплата была достаточно высокой, но мысль о «восьмичасовых сиротах», то есть детях, остававшихся на весь день без присмотра, вызывала немалую общественную озабоченность. Обнаружилось, что малышей порой запирали в машинах на парковке у завода. К тому же этим новонабранным работницам требовалось время, чтобы приобрести навыки. Многие «Рози» оказались неумелыми и некомпетентными (впрочем, как и их коллеги мужского пола), и это сказывалось на конструкции сооружаемых ими кораблей. Также и огромные усилия, вкладывавшиеся в сельское хозяйство по обе стороны Атлантики, порой шли прахом из-за неверных логистических решений и общего непрофессионализма. В апреле 1942 г. Мюриэль Грин, работавшая на юге Англии в коммерческом огороде, мрачно комментировала провал почти всех своих попыток вырастить овощи на продажу: «Мне кажется, так в этой стране обстоит дело со всем: никто толком не старается и нигде нет результата»94.

В России женщинам и на фронте, и на заводах приходилось намного тяжелее. Корреспондент «Правды» Лазарь Бронтман описывал в дневнике отчаянные усилия московских домохозяек избежать мобилизации на завод. До лета 1942 г. от этой повинности освобождали матерей, чьи дети не достигли восьмилетнего возраста, но затем стали брать тех, у кого дети были старше четырех лет. Женщины искали любую бумажную работу, только бы не на автозаводе ЗИС. Бронтману запомнилось, как одна из привилегированных дам сделалась «копытами»: чтобы избежать более тяжелого труда, нанялась в московский театр изображать топот копыт во время спектакля, посвященного подвигам советской кавалерии95. Более 800 000 советских женщин служили в армии Сталина. Для кого-то, в том числе для 92 героев Советского Союза, это был воодушевляющий опыт. Прославилось женское подразделение советских ВВС, члены которого сами себя прозвали «кроликами», увековечив событие первых месяцев войны, когда они с голодухи объелись в тренировочном лагере сырой капусты. Уже под Ленинградом и Севастополем появились женщины-снайперы, а в 1943 г. снайперские курсы начали массовый выпуск женщин. Они оказались лучшими стрелками, потому что хорошо контролировали дыхание, и сыграли существенную роль на последних этапах войны (хотя, вопреки легенде, их участие в Сталинградском сражении не было особенно заметным). Но для многих женщин соприкосновение с войной и смертью стало тягчайшем испытанием. Николай Никулин на Ленинградском фронте наблюдал такую сцену: часовой, раненный осколком снаряда, корчится в муках, «рядом с ним девчушка-санинструктор. Ревет в три ручья, дорожки слез бегут по грязному, много дней не мытому лицу. Руки дрожат, растерялась… Солдат спокойно снимает штаны, перевязывает кровоточащую дырку у себя на бедре и еще находит силы утешать и уговаривать девицу: “Дочка, не бойся, не плачь!..”»96 Никулин сухо подытоживает: «Не женское это дело – война». Многие женщины в форме подвергались сексуальным наглым домогательствам. Капитан Павел Коваленко однажды записал: «Я наведался в танковый полк. Командир подразделения напился по случаю получения очередного звания подполковника и дрых без задних ног. Меня поразил вид угревшейся под его боком женской фигуры, его ППЖ, как выяснилось»97. Походно-полевые жены сделались распространенным явлением в русской армии, но лишь малая часть их была в итоге осчастливлена обручальным кольцом. «Но ППЖ – это наш великий грех»98, – писал Василий Гроссман, возмущенный этим обыденным явлением: фактическим принуждением к сожительству. Забеременевшие – нарочно или случайно – подлежали демобилизации. Единственная поблажка слабому полу: им выдавалось чуть больше мыла.

А женщины, оставшиеся одни, без мужчин, работать в полях и на заводах, хронически голодали и при этом вынуждены были выполнять физически непосильные обязанности. Грыжа – обычная награда для тех, кто ежедневно поднимал тяжести или впрягался в плуг вместо издохших быков. В мрачные дни августа 1942 г. Гроссман размышлял: «В деревнях бабье царство. На тракторе, в сельсовете, на охране колхозных амбаров, на конном дворе, в очереди за водкой. Девушки подвыпившие, с гармошкой, ходят с песней – провожают подружку в армию. На женщину навалилась огромная тяжесть труда… Женщина – доминанта. Она приняла на себя огромный труд, и на фронт идут хлеб, самолеты, оружие, припасы. Она нас теперь кормит, она нас вооружает. А мы, мужчины, делаем вторую половину дела – воюем. И воюем плохо. Мы отступили до Волги. Женщина молчит, но нет в ней укора, нет у нее горького слова. Или затаила? Или понимает она, как страшна тяжесть войны, пусть и неудачной войны»99.

Валентина Бекбулатова писала сыну на фронт, откровенно рассказывая о горестной судьбе родных: «Дорогой Вова! Деньги получила, не нужно было тебе беспокоиться, ведь нашу нужду этим не покроешь, а себя лишаешь хоть небольшой поддержки. За этот месяц я получила 26 рублей – отсюда видишь наше положение. На рынке покупать что-либо… не приходится. Ждем, скорее бы молока, тогда бы еще вздохнули… Недавно был дядя Пазюк, привез кое-что из хозяйственных вещей, находящихся у них, и для обмена муки. Тетя Никольская проводила в РККА трех своих сыновей – Егора, Алексея и Александра. Алексей уже был в бою, а Егор на Дальнем Востоке – болел, а от Александра пока нет писем»100.

Евдокия Калиниченко, санинструктор, демобилизованная после ранения в ногу, вернулась в университет, где раньше училась, который успел эвакуироваться в Казахстан. Оттуда она писала родным, рисуя одну из картин всеобщей трагедии ее народа:

Среди соучеников Евдокии был юноша Витя, некогда красавец, а теперь ожесточившийся калека без ноги. Она писала, что этот юноша «закаменел». Он отказывался видеться с родными, даже с матерью, хотя писал им письма. В одном письме Витя описывал, как учится кататься на велосипеде: «Я толкаю педаль одной ногой и вполне управляюсь. Улицы пустынны, повсюду разрушенные дома, пустые оболочки. Вечера в городском парке невыносимо напоминают мирное время, играет даже музыка. Множество девушек, сплошь блондинки, наши офицеры развлекаются с ними, как будто и нет войны. Этих девах прозвали немецкими овчарками, потому что им все равно, с русскими иметь дело или с немцами. Я одной из них так и заявил, а она ответила: “Ревнуешь? Найдется кто-нибудь и для тебя, убогий, но не такая красотка”. Я швырнул в нее костылем»102.

В любой сражавшейся армии можно было увидеть женщин-санитарок, и эту роль многие считали наиболее для себя подходящей. Дороти Биверс в 1942 г. исполнилось 22 года. Ее отец был мелким фермером, мать разъезжала не на автомобиле, а в телеге, дома не имелось телефона. Дороти работала в небольшой местной больнице, и однажды она спросила отца, не записаться ли ей в медицинские войска. Два ее брата уже ушли на действительную службу, и отец, подумав, сказал: «Может быть, тебе стоит отправиться туда и присмотреть за ними»103. В Англии накануне отплытия во Францию в июне 1944 г. Дороти вышла замуж за врача и на «пляж Юты» высадилась, все еще сжимая в руках свадебный букет. «Это моя работа», – говорила она впоследствии, но и для нее страшным потрясением стали первые раненые, восемнадцати– и девятнадцатилетние мальчишки, лишившиеся не только конечностей, но и половых органов или с изувеченным тазом. Лейтенант медицинской службы Биверс и многие такие же, как она, вовсе не искали славы, но их согревало признание соотечественников, а уж когда в местном Ohio State Journal появилась небольшая заметка и фотография лейтенанта Биверс, Дороти была в восторге.

К непосредственному участию в боях женщин допускали только русские и югославские партизаны. Англичане отрядили небольшое число женщин – агентов разведки, которые действовали на вражеской территории по указаниям спецуправления; женщины также выполняли существенные административные и тыловые функции как в армиях союзников, так и в армиях оси. Офицеры старшего возраста, появившиеся на свет еще в XIX в., относились к своим подчиненным женского пола со снисходительным высокомерием. У советских командиров могло быть по этому поводу собственное мнение, но руководители союзных армий весьма сожалели о вторжении в служебные отношения сексуальных соблазнов и сопутствующих им конфликтов, реальных или потенциальных. Нимиц в Пёрл-Харборе категорически отказывался принимать женщин на службу. Сэр Артур Харрис, командовавший бомбардировщиками, говаривал: «По моему мнению, женщина, надевшая униформу, должна быть либо так красива, чтобы не опасаться соперничества со стороны других женщин, либо так стара или уродлива, чтобы не думать о соперничестве»104.