— О Аннализа! — только и сумела вымолвить Кори.

— После того, как он кончил, она сама занялась с ним любовью. Потом она сказала мне, что Сиобан его сестра. И что он говорит, будто я очень похожа на нее, и все время, когда он со мной, ему кажется — он с ней и с дочерью. И еще — его отца зовут Филипп… То есть так же, как… — Она опустила глаза, губы ее задрожали.

— Как твоего папу, — закончила за нее Кори.

Глаза Аннализы наполнились слезами и благодарностью.

— Она в восторге от этого, Кори, ей все безумно нравится. Как же она должна меня ненавидеть, чтобы вытворять со мной такое… Но она вообще всех ненавидит, это видно. И она специально мучила Люка, заставляя видеть во мне ребенка. Он пытался успокоить меня, как маленькую девочку, целуя, дотрагиваясь везде руками, — она сильно вздрогнула. — Я убежала от них. Убежала, но он поймал меня. Когда он притащил меня обратно, она, свернувшись в кресле, свысока взирала на нас, жестокая и самодовольная. И высокомерно бросила: «Ты знаешь, чем все это вызвано? Ты сообщила ему, что Кори Браун собирается в Лос-Анджелес, и он собирается в Лондон, чтобы удержать ее. Он хочет Кори Браун! — Потом повернулась к Люку: — Но тебе не получить Кори Браун. Ты же трахаешь свою мать. Теперь она тебя не захочет. Тебя теперь никто не захочет, только я». Люк начал умолять меня увести его. Хватался за меня, просил не оставлять, но я не могла выносить его рядом с собой, не хотела, чтобы он прикасался… Я убежала к себе в спальню и заперлась. Она смеялась. Я слышала их всю ночь… Не знаю, что там творилось, но она просила еще и еще. Единственное, чего мне хотелось, — убить ее… И если бы было чем, ты знаешь, я бы смогла. Я ненавижу ее. Презираю… Моя собственная мать… И мой собственный отец… Нет, я не в силах о нем так думать.

Аннализа горела, Кори чувствовала этот жар, но почему-то дрожала. Люк продержал их на солнце так долго, что ее нежная кожа покрылась волдырями, в голове помутилось. Вновь отчаяние и полная беспомощность с головой захлестнули Кори. Из глаз хлынули слезы, и тут она очнулась, испугавшись, что теряет волю к сопротивлению.

Кристос стоял у большого арочного окна в отеле «Мажестик» и наблюдал за первыми лучами солнца, выползавшего из-за горизонта. Он поспал часа два, не в состоянии спать больше, пытался сосредоточиться. Какие-то слова Горовица или Филиппа задели Кристоса. Но сколько он ни вертел в голове услышанное, никак не мог уловить, что именно его тревожило.

Он оглянулся, когда дверь второй спальни открылась, и, на ходу запахивая халат, вошла его мать.

— Дорогой, ты опять не спал?

— Нет, немного поспал. — Он обнял ее за плечи.

— Может, позвонить заказать завтрак?

Кристос покачал головой.

— Но надо же поесть, — продолжила она ласково. — Беспокойство, бессонница…

— Да я думать не могу о еде…

— Только Кори. Я понимаю, дорогой.

— Черт побери! — Кристос стукнул кулаком по стене. — Единственное, что вертится у меня в голове, — что этот полоумный может с ней сделать!

Мариетта села на розовый диван.

— Иди сюда, — она похлопала рукой подле.

Кристос оглянулся, но даже не пошевелился.

— Все будет хорошо, — она безуспешно пыталась его успокоить. — Ты вернешь ее, дорогой.

— Мам, не надо меня успокаивать, — резко бросил он. — И потом, я рассказывал тебе о докторе…

— Но он же не уверен, это лишь его предположения, — возразила Мариетта.

— А если нет? Если Фитцпатрик в своем безумии…

— Что ты все — если да если! — перебила его Мариетта. — Перестань себя мучить, так ты ей не поможешь. А теперь иди-ка сюда и давай прокрутим все снова. Давай подумаем, что именно не дает тебе покоя.

— Да мы уже сто раз делали это, — раздраженно бросил Кристос. — Что-то связано с этой самой Жеральдиной Ласситер. Черт его знает что!

— Но ведь Филипп выясняет, где она сейчас.

Кристос кивнул.

— Тогда какой смысл доводить себя до сумасшествия… У тебя, кстати, есть и другие дела. Бад Уинтерс хочет, чтобы ты появился сегодня вечером во дворце.

— Если он думает…

— Он думает, много народу работало с тобой над фильмом, и негоже пренебрегать своим долгом.

— Неужели ты всерьез считаешь, что я хоть какое-то внимание обращаю на пожелания Бада Уинтерса? Когда Кори неизвестно где…

— Может, если бы ты пошел на церемонию, — перебила его Мариетта, — ты немного расслабился бы и вспомнил то…

— Оставь это, мама! Просто прекрати! — И прежде чем она успела сказать что-то еще, он выскочил из комнаты.

— Черт побери! — Он стоял под душем, и мощные струи воды смывали его слезы. — Ответ-то ведь где-то рядом!

Тонкие полоски солнечного света проникали сквозь закрытые ставни в комнату, где лежали Кори и Аннализа. Недавно пробило полдень. Люк заходил сюда рано утром, пробыл несколько секунд, но с тех пор она ничего больше не слышала, кроме бормотания Аннализы и собственных рыданий. Она молила Бога спасти их от ужасного безумца.

Аннализа тихо спала, а тело Кори свело судорогой, губы распухли и даже легкое шевеление вызывало нестерпимую боль. На щеках засохли слезы, волосы слиплись от крови и пота.

Она не могла справиться с собой, выбросить Кристоса из головы. Кори оживляла в памяти его нежность, слышала его ласковый голос, слова любви. Сердце сжималось при одном лишь воспоминании, Кори почти физически ощущала его, и смертельная тоска лишала ее сил.

В этот момент сестра дернула веревку на ее запястье.

— Кори, ты не спишь?

Слава Богу, она больше не одна.

— Как ты?

— Не знаю. Все ломит. — Аннализа ответила сухим, скрипучим голосом. — А откуда взялись эти кролики?

— Ночью их принес Люк.

— Зачем?

— Не знаю.

Обе застыли в оцепенении, когда по дому разнесся страшный грохот.

— Что это? — едва дыша спросила Аннализа.

Кори не ответила.

Снова раздался шум, эхом отдаваясь по всей вилле. Кидали что-то тяжелое, звенело разбитое стекло. Вдруг снизу послышался нечеловеческий вопль Люка. Слов не было, лишь мучительные звуки сумасшедшего.