Когда я переступала порог малого особняка, когда поднималась по лестнице и заходила в ставшую привычной и почти родной комнату, меня не отпускало ощущение, что с этого самого момента, моя жизнь изменится.

Вплоть до глубокой ночи я пролежала в кровати, разглядывая стену. Ненавистное мной молчание теперь было жизненно необходимо. Моей мысли нужно было пространство. Да, этим вечером я лишь однажды нарушила безмолвие комнаты.

— Как считаешь, все сказанное им правда? — Спросила я Франси, так и не поворачиваясь.

— Все? Не думаю. Но вас же интересует только то, является ли он вашим братом. — Отозвалась хранительница. — Кажется, вы и сами знаете ответ.

Глупо с моей стороны было надеется на то, что Франси станет уверять меня в обратном. Но ведь ей (а если не ей, то ее хозяевам) было выгодно убедить меня в том, что у меня нет никаких старших братьев, и что мой отец — католический священник, а не один из банды этих чокнутых законников, кем бы они ни были. Разве появление Кнута не путало им карты?

Например, меня это весьма сбивало с толку.

Отец, Джерри… мне трудно представить, что эти люди на деле чужие мне. Знал ли отец о том, что я не его родная дочь? Конечно, да. Тогда почему никогда мне об этом не рассказывал? Не считал меня достаточно взрослой? Не видел в этом смысла? Думал, что эта правда нанесет непоправимый удар? Что ж, в этом он не ошибся.

Кем был мой настоящий отец? И почему мать оставила его вопреки тому, что имела от него ребенка?

Настоящая семья. Родная кровь. Имела ли эта правда хоть малейшее значение теперь, когда я ей почти что уничтожена? Кнут думал, что подобная новость обрадует меня? Старший брат… подобный подарок судьбы был совсем некстати, ведь в семье я привыкла считать себя старшим ребенком.

Ложь. Ложь длинною в восемнадцать лет. Отец лгал мне, потом мы поменялись ролями. Меня тошнило от этого порочного круга, который нельзя было разорвать. Кнут сказал, что мне нравится жить в окружении обмана, что так проще. Думая сейчас об этом, я понимала — это так. И я предпочла бы кутаться в безопасную, приятную иллюзию дальше, а ворвавшийся в мою жизнь брат отобрал это теплое, мягкое одеяло. Я ненавидела правду, которую он принес мне сегодня, потому что смириться с ней было выше моих сил.

Мне не нравилось чувство прозрения.

Я потеряла тыл. Мне, мечтающей о возвращении, теперь было некуда отступать.

Он сделал меня непозволительно слабой, отобрав уверенность в завтрашнем дне.

— Возможно, вы хотите написать письмо отцу? — Предложила на следующее утро Франси, следя за тем, как я без аппетита ковыряю свой завтрак.

Написать? Подобная мысль возникла еще вчера. У меня в голове даже сложился план письма, весьма гневного, горького и обличительного. Однако я понимала, что в этом послании нет ни малейшего смысла. Чего я добьюсь этим, когда правда мне и так известна? Разрушу покой еще одной души. А ожидание? Сколько дней мне придется мучиться, прежде чем придет ответ из дома? А что если он не придет? Мария Дева, такие вопросы не решают эпистолярным способом! Мне нужно было увидеть отца, заглянуть в его глаза, услышать его правду. Нужно было понять, что он и Джерри всегда были, есть и будут моей семьей.

Но я знала, никто не позволит мне отправиться домой.

— Вы почти ничего не съели. — Заметила Франси, когда я начала собираться на прогулку.

— Да… подумала, что нагуляю аппетит к обеду. — Улыбнулась я, пытаясь убедить ее всем своим видом, что состояние «кусок в горло не лезет» никак не связано со вчерашней историей.

Наивно с моей стороны считать, что Франси внезапно поглупела и теперь поверит в любую чушь, которую я придумаю. И все же хранительница промолчала, решая дождаться обеда. Но, легко догадаться, что обед прошел по тому же сценарию, что и завтрак.

Я сильно ошиблась, когда решила, что прогулка поможет мне расслабиться и собраться. Вопреки ясному солнцу и весеннему нежному теплу, я не смогла успокоить свое сердце. Напротив, я ранила его еще сильнее, собрав по пути из малого особняка до сада и обратно взгляды каждого встречного. Прислуга, садовники, охрана — все считали своим долгом посмотреть на меня так вызывающе-осуждающе и усмехнуться чему-то своему. В тот раз я предпочла сослаться на свою впечатлительность. Но это повторилось и на следующий день. И на следующий за следующим.

Какой-то негласный заговор против меня объединял всех живущих под крышей малого дома, и это не было моей паранойей. Сплетни, которые раньше я была не прочь подслушать, теперь ужасали меня и заставляли бежать прочь в единственное место на вилле, казавшееся безопасным — мою комнатку.

Героиней каждого пошлого слуха теперь являлась я.

Тогда я думала, что хуже быть не может, но прошла неделя и я поняла, что «хуже» — это не конечная станция, а пропасть без дна. И все это время я погружалась в нее все глубже.