– И ты все равно думаешь, что тот мертвец был солдат?

– По крайней мере, когда-то раньше был точно. Я узнал его боевые татуировки. Но потом ему язык укоротили.

– Осведомитель, – тяжело проговорил Дол, кивая своим мыслям.

– Возможно, – согласился Бартелл. – Однако вот в чем загвоздка. Иные солдаты носят простенькую наколку на плече. Большинство же татуировок прячутся под доспехами и одеждой. Таков неписаный кодекс. Солдаты считают, что на виду, на руках и ногах, татуировки делают только рабы, женщины и чужестранцы.

– А этот?

– Нет, на руках и ногах у него ничего не было. Разве что голова была выбрита и сплошь покрыта маленькими наколками, начиная с верхней части лба и дальше до самой шеи. А с какой бы стати кому-то оберегать от отметин конечности, после чего татуировать голову?

Великая библиотека недаром так называлась. Она была своего рода городом в Городе. Строили ее тысячелетиями, и постепенно она расползлась по территории в несколько акров. Там были жилые помещения для работников и хранителей, харчевни, кухни, конюшни и даже кузница, не говоря уже о садах, огородах, двух озерах и целом крыле для чужеземных посетителей – нынче оно стояло почти безлюдным. Ну и конечно, сами хранилища. Их были сотни, и в каждом – тысячи томов на самых разных стадиях сохранности. Историю библиотеки саму по себе можно было изучать в течение всей жизни. Поговаривали, что в разные эпохи множество стариков, ушедших из армии по возрасту или увечью, проводили свои закатные годы за исследованием этой истории. Некоторые даже добавили свои собственные записки к бесчисленным текстам, которые, впрочем, с тех пор почти никто не читал.

День клонился к вечеру, когда Бартелл, по заведенному обыкновению, вошел в центральный читальный зал. Это было громадное помещение с верхним светом, чьи древние своды подпирали сотни уходящих ввысь каменных колонн. Зеленая стеклянная крыша, чей возраст измерялся веками, пребывала в постоянной починке. По этой причине Колонный зал зачастую представлял собой не тихое прибежище книгочеев, а шумную и отчасти опасную строительную площадку. Где-то наверху трудились рабочие, они переговаривались, громко спорили, а временами выкрикивали предупреждение, следом за которым летел упавший инструмент или кусок выскользнувшего стекла. Внизу сновали хранители библиотеки – мужчины и женщины в зеленых одеждах, цвета учености. Они возили тележки, нагруженные фолиантами. Колеса ритмично постукивали по стыкам каменных плит.

Высокие окна по сторонам зала были забраны желтым и зеленым стеклом, отчего свет в помещении был размытый, будто под водой. А когда шел дождь, в зале раздавалось гулкое шлепанье капель, падавших в ржавые ведерки по углам.

Зимой в зале было зябко, как у нищего за пазухой, а летом – жарко, точно в духовке, но Бартелл лишь находил такие перепады бодрящими. Он подошел к любимому столику – в самой середине зала, между двумя колоннами. Как и полагалось, Карвельо был уже там.

– Бартелл! – подняв глаза, обрадовался помощник. – Хороший сегодня денек!

Карвельо был когда-то пехотинцем в составе Приморской армии, но уволился по увечью лет десять назад. За сорок, поджарый, мускулистый, он выглядел не библиотечным завсегдатаем, а уличным бойцом, пока не становился заметен обрубок руки, отнятой выше локтя. Бартелл кое-что приплачивал ему поверх скудного армейского пособия, и он очень держался за эту сумму, позволявшую кормить жену и троих детей, что обитали где-то неподалеку, в Библиотечном квартале. К тому же Карвельо очень нравилось это занятие. А если он и подозревал, что область истинных интересов старика мало совпадала с заявленной, то предпочитал помалкивать на сей счет.

– Что ж такого хорошего? – спросил Бартелл.

– Я вот тут, – и Карвельо потряс рукописью, представлявшей собой, насколько было известно Бартеллу, рабочий журнал курьера, трудившегося далеко на востоке Дравидской империи две тысячи лет назад, – нашел указание, что третий дравидский император…

– Аргипел.

– Ну да, Аргипел. Написал письмо Мохастиду…

Один из ранних императоров Города, чуточку нахмурившись от усилия, припомнил Бартелл.

– С просьбой прислать зеленого мрамора для отделки дворца! – расплылся Карвельо, и Бартелл улыбнулся в ответ.

Карвельо возводил свой род к переселенцам с дравидской периферии, некогда явившимся из-за Малого моря. Он испытывал жгучий интерес к истории далекой цивилизации и приходил в восторг, обнаруживая еще одну ниточку, связывавшую ее с Городом.

– Вот бы найти то письмо! Это же настоящий прорыв!

– Воистину, – согласился Бартелл, присаживаясь за стол. – Так вот, я сузил тебе задачу…

Он всегда произносил эти слова. Карвельо взял у него клочок бумаги, прочел, кивнул и радостно устремился в направлении каталожных шкафов, установленных посредине зала. От капели и падающих сверху предметов их укрывал брезентовый тент. Здесь помещались указания на каждую библиотечную книгу: какому предмету посвящена и где находится. Под конец дня Карвельо вернется со списком в два-три десятка работ. Они обсудят список и сократят на треть, а потом закажут хранителям. На другой день книги будут выкачены им на тележках.

До самого вечера Карвельо будет рыскать по каталожным шкафам; Бартелл же без помехи станет изучать фолианты, уже выложенные на стол. Шесть или семь из них не представляли для него интереса, они лишь маскировали и от Карвельо, и от любого более-менее случайного глаза истинную цель исследований Бартелла.

Когда восемь лет назад они с Эм выбрались из подземного мрака, он и понятия не имел, что однажды снова задумается о Чертогах с их несчастными жителями. Тем не менее вскоре его начали преследовать слова, некогда сказанные Исольд. Эта женщина, без преувеличения, в последний час своей жизни сочла нужным предупредить его о постепенном разрушении Дробилки, которую больше не чинят, а это может привести к затоплению всего Города. Минуло время, и Бартелл помимо воли задался вопросом, почему оказалась заброшена такая важная работа, ради которой некогда посылали команды механиков в опасные недра самых нижних Чертогов. Он сам был своего рода чиновником, а посему знал: причиной могла оказаться простейшая оплошность. Утерянная бумажка. Чье-то близорукое желание сберечь, а то и присвоить пару тысяч талантов.