— Есть.

Шофер ухмыльнулся, понял, в чем дело. Конечно, не стоит подъезжать к батарейцам, когда на заднем сиденье курятник. Еще, чего доброго, снесется вторая пеструшка и раскудахчется. Получится сплошная дискредитация приезжего начальства.

Однако Хабалов имел в виду не только это чреватое курьезом обстоятельство. Он и сам пока не решил, нужно ли появляться ему на месте работ именно сейчас. Правильнее было бы приехать сюда вместе с командиром дивизиона. Но на это уйдет час, а то и больше. К тому времени пусковую установку, может, вытащат и все работы закончатся. Хотя какое это имеет значение?

Шофер проскочил метров двести к узкому мыску, утыканному щетиной молодого сосняка, и сходу, мастерски и с шиком дал тормоз — машина «воткнулась» передними колесами точно на повороте.

— На ТЗМ год работал! Тормоз — по миллиметрам, — похвастался ефрейтор, не обращая внимания на кудахтанье кур в свалившейся корзине.

«Ага, бывший стартовик! — рассеянно подумал Хабалов. — Значит, знает все подробности ночного происшествия — наверняка рассказали дружки-батарейцы. Ну да ладно, как-нибудь сами разберемся».

Хабалов вышел из машины, потоптался, разминая затекшие ноги, поглядел вниз. У деревянного моста с осевшими перилами глухо рокотали два трактора-тягача, елозя гусеницами по изрытому берегу. Поодаль на дороге стоял армейский автокран, будто меланхоличный железный жираф, наблюдавший за людской суетней у моста.

Действуют они, пожалуй, правильно. В ходу, кроме тягачей, две лебедки; по откосу уложены ошкуренные бревна, по ним-то и тянут наверх зеленую глыбу пусковой установки. Судя по всему, через полчаса она будет на берегу.

Нет, ехать в дивизион просто некогда, нет времени, чтобы во всем объеме чинно и благородно соблюсти этические условности. Надо спуститься к мосту, посмотреть самому, поговорить с людьми. Тем более что здесь и капитан Ламанов собственной персоной: вон он стоит на мосту, размахивая руками, что-то зычно командует лебедчикам.

Хабалов направился не по дороге, петлей упавшей по пологому склону, а прямой тропкой через кустарник. Упругие ветки таволожника с набухшими узелками почек барабанили по плащу.

На него никто не обращал внимания до тех пор, пока он не подошел к самому мосту.

Он испытывал какое-то странное беспокойство перед встречей с Ламановым и, пока шел, пытался анализировать, что это было: тревога, смущение или боязнь непредвиденных осложнений?

И вот теперь все это смутное сразу улеглось, и он совершенно отчетливо почувствовал неловкость, глядя на подходившего Ламанова. И тут же понял: эта неловкость отныне будет неотступно сопровождать его все время, пока он в дивизионе.

Жаль, что тогда, в кабинете генерала, он не смог представить в деталях все неудобства своей предстоящей миссии. Впрочем, не совсем так. Ведь генерал упомянул о щекотливом положении, выражаясь деликатно, а в жизни оно грубее и проще. Это когда трудно глядеть человеку в глаза.

— Здравствуй, Леша.

— Здравия желаем!

Пожимая его широкую горячую ладонь, Хабалов усмехнулся: до чего же неистребима у Ламанова тяга к официальности! Любому начальству, даже другу званием постарше, он непременно и всегда, насколько помнилось Хабалову, отвечал солдатским «здравия желаем».

Они отошли в сторону от яростно ревущего трактора, остановились у сосны. Хабалов достал кожаную сигаретницу, предложил:

— Закурим?

— Я же не курю.

— Ах да! Я и забыл.

Щурясь от дыма, Хабалов поглядел на мокрые ноги Ламанова.

— Промокли?

— Да нет, — Ламанов пренебрежительно махнул рукой. — Сапоги не промокают — сверху налилось. Пришлось два раза лезть в речку.

— Ну что… Работа, как вижу, к концу?

— Заканчиваем, — кивнул Ламанов. — С самого рассвета тут копаемся. Сначала трудновато пришлось — пусковая сорвалась, крюк лопнул.

Внезапно Ламанов отбежал на несколько шагов, сложил ладони рупором:

— Авдеенко! Левым забирай, левым! Подтягивай!

Пусковая установка, похожая на массивную черепаху с глянцево-мокрым панцирем, медленно вползала на некрутой откос. Она действительно слегка развернулась влево, отсюда это хорошо было видно.

— Теперь страви правый! Вот так. Стоп! Перекур.

Ламанов вернулся. С минуту оба молчали. Наступившая тишина обескуражила Хабалова. Недавний шум, грохот дизелей, казалось, разделял их обоих, и отсутствие искренности, пустячность их разговора не бросалась в глаза, в какой-то мере даже выглядела естественной.