Шрифт:
А и вправду у него пробились усы. И волосы русые он пустил расти…
Танас вывел к нему свою жену. Она глядела и смущалась, как подобает. Как велел ей муж, поднесла Анд-рею чару с вином и поцеловала, но все же не в губы — в щеку. Приятно было ощутить прикосновение молодых губ. Она посматривала на Андрея. И он понял, что было в ее взгляде: она об Андрее и прежде слыхала, но не полагала, что он до того красив… Он теперь свою красоту знал твердо, и потому выдавалась красота его ярче прежнего, да и сделалась иною — возрастная, почти мужеская красота… Ярослав приказал и детей принести, двое совсем малых, крошечных у него уж было. Прислужницы внесли детей. Меньшой был совсем еще младенец. Старший — годовый. Андрей подошел к нему близко и, забавляя, повел пальцем перед его личиком. Мальчик потянулся ручками к тонкому кольцу с латинским именем отпущенного Андреева пленника. На короткое время Андрей отдал племяннику свою правую руку в полное владение, и тот всласть потеребил палец с кольцом. И уж надул щечки, когда Андрей осторожно отнял руку. Но заплакать маленький не успел, отец приказал унести детей.
Танас добрым был отцом и супругом, жену любил очень сильно, брак его был по любви, жена его была не княжеского рода, дочь боярина, и никаких выгод для правления не принес Ярославу этот брак. Но зато Ярослав был счастлив, наложницы ни одной не завел, жены одной было довольно ему.
Андрей понимал, что, выводя к нему жену и детей, Танас показывает свое к нему доверие, даже готовность подчиниться Андреевой власти, Андреевой воле. Ярослав знает, что воля Андреева злой не будет, власть не будет тяжкой…
Ярослав искренне радовался приезду Андрея…
— Ладно это, Андрейка, что тебя они предпочли, кановичи, перед Александром-то нашим…
Андрей, скупо отмеряя слова, что ему не свойственно было прежде, заговорил о том, как надо бы зажить — с Ордой не ссорясь, но и не касаясь, не заискивая… А там — как Бог даст!..
Но Ярослав показал внезапно, что вовсе не так прост…
— Ярлык-то у тебя ханский, дозволение на великое княжение…
Недоговорил, будто предлагал Андрею самому договорить.
Лицо Андрея приняло выражение обиды и от этого странно сделалось величавым и замкнутым.
— Ярлык не в Сарае мне даден, не в ордынской столице, что над нами власть взяла, а в Каракоруме, в монгольских степях, где ордынцам всем — родина и колыбель, где великого хана монгольского — престол…
Ярослав слушал с большим вниманием, не перебивал…
— Та монгольская земля, она далеко, а ярлык, повторяю, не властью ордынской даден, — завершил свою речь…
Но и сам понимал, что не особо убедительно речь его звучит. Вроде бы и складно, а натяжки — много… Ведь это Сартак, ордынский правитель, отослал Андрея и Александра в Монголию, Сартак повелел им ехать. И то, что ярлык на великое княжение дан в Монголии, правительницей всех монголов, разве он отменяет зависимость русских земель от Сарая?.. Ах, если бы возвратить прошлое, совсем недавнее!.. Если бы Андрей тогда понимал ясно, а не пребывал бы в растерянности и ошеломлении… Надо было просить Огул-Гаймиш, надо было ей сказать, чтобы в шелковой грамоте показана, писана была бы его свобода от Сарая, свобода великого княжества Владимирского… Да теперь что… Не повернешь время вспять, назад в монгольские земли не воротишься… А воротишься — и голову понапрасну сложить возможно…
Танас вызвал кравчего и приказал снова наполнить кубки. Перевел разговор на другое, спрашивал Андрея, как тот желает свой дом устроить, полушутливо заговорил о женитьбе. Но Андрей покачал головой — нет, жениться он покамест не хочет, Анка, пестунья, и одна управит его дом, без молодой хозяйки… Андрей улыбнулся…
— И то, — Ярослав захмелел и явно желал казаться чуть более хмельным, нежели был на деле, — и то, где сыщешь тебе под пару! Землю всю объедешь — не сыщешь раскрасавицы, разумницы такой!..
Когда она пришла, эта мысль? Когда кончали трапезничать или когда растянулся усталым телом молодым на пуховой перине в спальном покое…
Мысль пришла и не уходила, заняла сознание. И он удивлялся и досадовал на себя: почему раньше не подумалось о таком вовсе простом?..
Что писано в шелковой грамоте?
Он должен подать ярлык Святославу запечатанным, чтобы ясно было, что ярлык не подложный…
И, выходит, дело в самом ярлыке, в куске шелка с привешенной печатью… А вовсе не в том дело, что в грамоте этой писано… Так выходит?..
Он попытался представить себе Огул-Гаймиш… Но уже начал забывать ее и сейчас увидел смутно и совсем разной — на золотом троне, на пиру… Нет, эти воспоминания не помогали… И вдруг пришло верное — она сидит на кожаной подушке темной и поет протяжно, и колени охватила руками… она раскачивается взад и вперед… и поблескивающее гладкостью ткани темное синее платье делает ее, сидящую вот так, стройной… Нет, что-то ладное, хорошее и нужное для Андрея — в этой грамоте…
Забылся только под утро, приняв решение…
Это решение было очень рискованным. Когда сказал Танасу, тот лишь головой покачал:
— Да он!.. Да из-под его руки такого начитают!.. Но Андрей своего решения не переменил. И вскоре уже скакал в Переяславль гонец, к Александру, дружинник, наделенный хорошей памятью и верный — в пути всегда предан был Андрею. Скакал — передать Александру Андреевы слова.
Андрей приглашал старшего брата во Владимир, пусть Александр будет свидетелем того, что Андрей не беззаконно отнимает у Святослава-Гавриила великий стол. И пусть грамоту прочтет на голос толмач, избранный Александром, ведающий ордынские знаки…