Он сам смотрит на меня так, будто не верит собственным глазам.

Он наполовину раздет, на нем только брюки и носки, рубашки и ремня нет. Он стоит перед своим столом и что-то сжимает в руке, но что именно, мне пока что не видно.

– Что ты тут делаешь? – интересуется он.

– Дверь была открыта, – говорю я, осознавая, что это, наверное, самый дурацкий ответ, какой только можно было придумать в свое оправдание.

Он внимательно смотрит в мою сторону.

– Который час? – осведомляюсь я.

– Половина второго ночи, – машинально произносит он.

– А, понятно.

– Тебе лучше вернуться в кровать. – Я не понимаю, почему он так нервничает. И почему его взгляд перебегает от меня к двери и назад.

– Но я уже не чувствую усталости.

– Ах вот оно что. – Он перекладывает из одной руки в другую какой-то небольшой флакончик или что-то вроде того. Потом ставит его за собой на стол, даже не оглянувшись при этом.

Мне кажется, что сегодня он какой-то рассеянный. И совсем не похож на самого себя. Обычно он предельно собран и всегда уверен. Но в последнее время он стал каким-то дерганым в моем присутствии. И меня это тоже делает нервной.

– Что ты тут делаешь? – спрашиваю я.

Между нами расстояние метра в три, но никто из нас не собирается уменьшить этот промежуток. И разговариваем сейчас так, будто вообще не знаем друг друга. Как будто мы незнакомцы, оказавшиеся в весьма неловкой ситуации. Но это же просто смешно.

Я начинаю двигаться вперед по ковру, чтобы подойти поближе к нему.

Он застывает на месте.

Тогда я сама останавливаюсь.

– Все в порядке?

– Да, – тут же отвечает он.

– Что это такое? – продолжаю я допрос, указывая на флакончик.

– Тебе надо идти спать, любовь моя. Ты, наверное, сильно устала, просто не ощущаешь этого…

Я подхожу к нему и резко хватаю со стола флакон прежде, чем он успевает остановить меня.

– Это нарушение моего уединения, – резко произносит он, и это становится больше похоже на него. – Отдай мне эту штуку назад…

– Лекарство? – удивленно спрашиваю я. Я поворачиваю флакончик, читая этикетку. Смотрю на него и наконец до меня начинает доходить смысл прочитанного. – Это для обработки шрамов.

Он проводит ладонью по волосам, глядя при этом куда-то в сторону, возможно, на стену.

– Да, – отвечает он. – А теперь верни мне его, пожалуйста.

– Может быть, тебе помочь?

Он замирает.

– Что?

– Это же для твоей спины, да?

Он проводит пальцами по губам, потом по подбородку.

– Я не знала, что ты обрабатываешь свои шрамы.

И я делаю один шаг вперед.

Он отступает на шаг назад.

– И не думал.

– Тогда зачем тебе вот это? – Я поднимаю флакончик повыше. – Откуда ты вообще его достал?

– Это так, ерунда… – Он мотает головой. – Делалье мне принес. Смешно, да? Я чувствую себя дураком.

– Потому что сам не можешь обработать себе спину?

Он внимательно смотрит на меня, потом вздыхает.

– Повернись, – требую я.

– Нет.

– Ты делаешь проблему на пустом месте. Я уже видела твои шрамы.

Я не могу удержаться, чтобы не улыбнуться.

– Что такое? Что тут смешного?

– Мне кажется, ты не такой человек, чтобы стесняться чего-то подобного.

– Я и не стесняюсь.

– Я уже поняла.

– Прошу тебя, иди спать.

– Но я не хочу спать. Ни чуточки.

– А вот это уже не моя проблема.

– Повернись, – снова прошу я.

Он подозрительно прищуривается.

– А зачем тебе вообще это лекарство? – снова интересуюсь я. – Оно тебе совершенно не нужно. И не надо его употреблять, если у тебя это вызывает такие неудобства.

Он молчит некоторое время, потом спрашивает:

– Ты считаешь, оно мне не нужно?

– Конечно, нет. Зачем?.. Они разве болят? Эти шрамы – разве они вызывают у тебя боль до сих пор?

– Иногда, – тихо отвечает он. – Но уже, конечно, не так, как раньше. И вообще, я на спине мало что чувствую.

Как будто что-то холодное и острое бьет меня в живот.

– Правда?

Он кивает.

– А ты расскажешь мне, откуда они у тебя? – шепчу я, отводя глаза в сторону, не в силах выдержать его взгляд.

Но он молчит, и эта пауза длится так долго, что я вынуждена снова поймать его взгляд.