Когда он ушел, они сели рядышком на диванчик.

– С чего начнем? – спросил Михальченко.

– Я нанесу визит Иегупову. Ты займись ломбардом. А дальше будет видно…

"Иегупову Антону Сергеевичу", – было выведено на конверте рукой Тюнена.

"Судя по письму – приятели, должны быть примерно одного возраста, прикинул Левин. – Тюнену семьдесят четвертый." Он так и сообщил в адресное бюро УВД: "Год рождения 1916, 1917 или 1918, что-то в этих пределах". И сейчас, сидя в ожидании обещанных сотрудницей бюро "через полчасика", он вдруг подумал: "А почему за минувшие полгода Иегупов не забрал письмо на почте? Болел? А если умер? Тогда все рухнуло… Нет, не может быть, чтоб так здорово не повезло. Не такой уж я грешник. Это твой вечный пессимизм, Ефим", – сказал он себе, но не без опасения через полчаса позвонил в адресное бюро.

– Пишите, Ефим Захарович, – сказала сотрудница. – Иегупов Антон Сергеевич, 1918 года, Комсомольская, 5, квартира 2.

– Ой, как хорошо! Спасибо! – нервно воскликнул Левин.

Сунув бумажку с адресом в карман, он вышел…

Дом пять на Комсомольской выделялся обновившимся свежим цветом фасада, не все оконные рамы были зашпаклеваны и покрашены, у подъезда еще валялись доски от разобранных лесов.

"Капремонт" – понял Левин входя в подъезд, где еще сыровато пахло новой штукатуркой. Он позвонил в квартиру "2". Дверь открыл пожилой человек. Все на его лице было заметным, крупный нос, губы, скулы, лоб высокий, ровно лежали длинные седые волосы. Человек был в застиранной белой майке, заправленной в синие нитяные спортивные шаровары, и в затасканных красных суконных шлепанцах на босу ногу; он жевал, держа в одной руке вилку.

– Вам кого? – настороженно спросил хозяин, торопливо заглатывая пищу.

– Хотел бы повидать Антона Сергеевича Иегупова.

– Я Иегупов. Вы по какому вопросу? – он так и не двинулся из дверного проема.

– Извините, я не вовремя, вы обедаете…

– Обедаю.

– Я задержу вас ненадолго. Может впустите? – слабея от унижения и неловкости, сказал Левин. – Я из сыскного агентства "След", – он суетливо извлек удостоверение и протянул его Иегупову.

– Входите, – не очень охотно посторонился Иегупов. – Только учтите, я пришел на перерыв пообедать. А он у меня короткий, – он дал понять, что к долгим разговорам не расположен. – За каким вы все-таки делом? – Сильно припадая на одну ногу, Иегупов прошел к столу.

Левин быстро огляделся. Однокомнатное убогое жилье. Занавеска отгораживала раковину и двухконфорную плиту. Стол, два стула, табурет, широкая старая деревянная кровать, прикрытая до пола рыжим одеялом из верблюжей шерсти, с потолка под погнутым зеленым выгоревшим колпаком свисала лампочка, у кровати стояла тумбочка с ночником, а чуть загораживая единственное окно, боком был приткнут фанерный платяной шкаф.

Нищенских квартир Левин навидался, и сейчас удивила не бедность, а сам хозяин: неопрятный и вроде беспричинно злобно настороженный, и необычные для такого возраста сильный, не оплывший жиром торс, крепкие мускулистые руки.

– Я по поводу Георга Тюнена, Антон Сергеевич, – сказал Левин.

– Кого? – как бы не понял Иегупов.

– Георга Тюнена.

– А-а… А что?

– Он гостил у вас в апреле?

– С чего бы?! Так, иногда раз в год по открыточке писали друг другу.

– Он собирался к вам. Даже письмо написал до востребования. Но вы его не получили.

– Мало ли что собирался… А письма я не получил. Кто ж знал, что он напишет до востребования.

– Мы разыскиваем его, – сказал Левин. – В Старорецк он прилетел. А вот куда подевался дальше…

– Может, еще у каких знакомых. Он ведь из этих мест.

– У каких знакомых?

– Это уж ему известно… А что стряслось-то?

– Исчез он, не вернулся в Энбекталды.

– Ничего такого не знаю… Тут я не свидетель… – в глазах Иегупова колыхнулось смятение.

Левина удивила поспешность ответа – все-таки, судя по содержанию письма, приятели.

Опустив руку в карман пиджака, где лежало невостребованное письмо Тюнена, Левин извлек из конверта фотографию троих мужчин, и почти теми словами, с какими Тюнен обращался в письме к Иегупову, спросил протягивая снимок:

– Антон Сергеевич, нет ли среди этих людей вашего отца? Или какого-нибудь другого родственника?

Глянув мельком, Иегупов ответил:

– Нет тут отца. И родственников нет, – он прошел к шкафу, открыл, долго рылся, вернулся с пожелтевшим газетным пакетом и развернув, стал копаться в бумажках. – Вот мой отец, – протянул он Левину старинную фотографию на плотном картоне.

С коричневого поблекшего снимка смотрел молодой человек с аккуратно подстриженными усиками и идеально ровным пробором в гладко зачесанных волосах. Внизу на паспарту золотом оттиснуто: "Фотографiя С.Иегупова. Старорецкъ. Рядом с городской управой. Большая Успенская, д.Новогрудцевыхъ. Негативы сохраняются. Увеличенiе портретовъ до желаемого размера".

– Ваш отец был владельцем фотосалона? – спросил Левин.

– Да. Он умер в восемнадцатом году от тифа. Мне было четыре месяца. Тетка воспитала. А это его кто-то сфотографировал.

Какое-то время оба молчали. Иегупов убирал со стола.

– У вас капремонт был? – спросил Левин, обводя взглядом потолок и стены.

– Да.

– Долго?

– Год. В июле переселился сюда.

– А где жили во время ремонта?

– Переселенческий фонд. Конура на улице Боженко, тринадцать. Мне пора, – Иегупов посмотрел на ходики.