Получив телеграмму из Москвы, Риббентроп тут же продиктовал новое послание Шуленбургу. Его получили в немецком посольстве ранним утром 19 августа:

"Пожалуйста, немедленно условьтесь о новой беседе с господином Молотовым и сделайте все, что возможно, чтобы эта беседа состоялась без задержки".

Шуленбург сообщил Молотову, что Риббентроп уполномочен подписать в Москве специальный протокол, в котором будут определены сферы интересов обеих стран в районе Балтийского моря и решена судьба Прибалтийских республик.

"Подобное урегулирование, представляющееся нам необычайно важным, — настаивал Риббентроп, — возможно, однако, лишь во время устной беседы… Настаивайте на быстром осуществлении моей поездки и соответствующим образом противьтесь любым возможным советским возражениям. В этой связи Вы должны иметь в виду тот главенствующий факт, что вероятно скорое начало открытого германо-польского столкновения…"

Берлин требовал от посла ускорить визит, а Вячеслав Михайлович тянул с ответом. Шуленбург битый час безуспешно пытался узнать у Молотова, когда же Риббентроп может приехать. Но Вячеслав Михайлович не имел права ответить без санкции вождя. О разговоре с Шуленбургом нарком немедленно доложил Сталину и буквально через полчаса попросил посла вернуться. Вот теперь Молотов сообщил Шуленбургу, что пакт о ненападении может быть подписан.

Вечером Молотов просидел у вождя три часа; вызвали и полпреда в Германии Александра Алексеевича Шкварцева.

Гитлер и Риббентроп нервничали, дожидаясь сведений из Москвы. Поздно ночью они узнали ответ Молотова: если торговое соглашение будет подписано на следующий день — 20 августа, в воскресенье, то через неделю, 26 или 27 августа, Риббентроп может прилететь. Гитлер промаялся до утра, ожидая подробного отчета от Шуленбурга.

Фюрер не мог отложить выяснение отношений со Сталиным на неделю. Договоренность с Москвой была нужна немедленно, потому что без этого он не рисковал напасть на Польшу. Если бы Англия, Франция и Россия объединились, Гитлер не решился бы выступить. А генералы напоминали, что время уходит: начинать войну надо в последних числах августа. Сентябрьские дожди могут сорвать план военной операции.

Днем 20 августа, в воскресенье, Гитлер не выдержал и продиктовал Сталину личное письмо:

"1. Я искренне приветствую заключение германосоветского торгового соглашения, являющегося первым шагом на пути изменения германо-советских отношений.

2. Заключение пакта о ненападении означает для меня закрепление германской политики на долгий срок. Германия, таким образом, возвращается к политической линии, которая в течение столетий была полезна обоим государствам. Поэтому германское правительство в таком случае исполнено решимости сделать все выводы из такой коренной перемены.

3. Я принимаю предложенный Председателем Совета Народных Комиссаров и Народным комиссаром СССР господином Молотовым проект пакта о ненападении, но считаю необходимым выяснить связанные с ним вопросы скорейшим путем.

4. Дополнительный протокол, желаемый правительством СССР, по моему убеждению, может быть, по существу, выяснен в кратчайший срок, если ответственному государственному деятелю Германии будет предоставлена возможность вести об этом переговоры в Москве лично. Иначе германское правительство не представляет себе, каким образом этот дополнительный протокол может быть выяснен и составлен в короткий срок.

5. Напряжение между Германией и Польшей сделалось нетерпимым. Польское поведение по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться со дня на день. Германия, во всяком случае, исполнена решимости отныне всеми средствами ограждать свои интересы против этих притязаний.

6. Я считаю, что при наличии намерения обоих государств вступить в новые отношения друг с другом не целесообразно терять время. Поэтому я вторично предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа.

Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать как пакт о ненападении, так и протокол. Более продолжительное пребывание министра иностранных дел в Москве, чем один или максимально два дня, невозможно ввиду международного положения.

Я был бы рад получить от Вас скорый ответ".

От себя Риббентроп отправил отдельную телеграмму послу Шуленбургу:

"Пожалуйста, сделайте все, что можете, чтобы поездка состоялась".

В тот же день, 20 августа, французский посол в Варшаве сделал последнюю попытку уговорить Польшу согласиться пропустить советские войска через свою территорию. Варшава ответила отказом. Поляки боялись открывать свои границы перед Красной армией, опасаясь, что она уже не уйдет. Маршал Рыдз-Смиглы сказал послу:

— С немцами мы рискуем потерять свободу, с русскими же мы потеряем душу.

В Варшаве вряд ли понимали, что Франция и Англия не готовы к войне с Германией, их поддержка носит моральный характер [3] . Может быть, не верили, что Гитлер решится двинуть войска, полагали, что все это — схватка нервов и нужно демонстрировать неуступчивость.

Министр иностранных дел Юзеф Бек встретился с первым заместителем наркома Потемкиным, который был в Варшаве проездом, и сказал, что в случае немецкого нападения Польша хотела бы опереться на Советский Союз. В Москве расценили его слова как свидетельство полного разрыва отношений между Польшей и Германией. В этой ситуации не слабая Польша, а сильная Германия представлялась перспективным партнером. От союза с Польшей ничего нельзя получить. Сближение с Германией сулило серьезные геополитические приобретения.