Со временем Брамс начал давать уроки игры на фортепиано, покинув мир «трактирной музыки» навсегда. Он также увлеченно занимался композицией. Энтузиазм начинающего композитора был столь огромен, что в 1850 году, узнав о визите Роберта и Клары Шуман в Гамбург, Брамс отправил им в гостиницу свои первые опыты. Чрезвычайно занятый Роберт Шуман вернул посылку не вскрытой, чем глубоко опечалил Брамса.

Вскоре, однако, появились другие возможности — благодаря венгерскому скрипачу-виртуозу Эдуарду Ременьи, с которым в 1853 году двадцатилетний Брамс отправился в гастрольную поездку. Ременьи познакомил Брамса с музыкантом Йозефом Иоахимом, который с детства блистал игрой на скрипке; эти двое мгновенно опознали друг в друге родственные души.

Кроме того, Ременьи представил Брамса великому Ференцу Листу. Лист попросил Брамса сыграть что-нибудь из своих сочинений, но Брамс, скованный нервозностью, отказался. «Ну, что ж, — сказал Лист, — тогда я сыграю». Он взял ноты «Скерцо для фортепиано ми-бемоль минор», написанные от руки Брамсом, и безупречно сыграл их с листа. Затем Ференц исполнил собственное произведение, и тут в Брамсе заговорил строгий критик: музыку Листа он счел слишком драматичной, эмоционально перегруженной и в целом вычурной.

Но более всего на встрече с Листом Брамса одолевала усталость. С Ременьи они уже много дней колесили по Германии, по вечерам давали концерты, а днем тряслись в повозках по ухабистым дорогам. В какой-то момент Лист, взглянув на Брамса, увидел, что тот дремлет в кресле. Если у Брамса и был шанс попасть в число протеже Листа, он его упустил.

Йозеф Иоахим настойчиво убеждал Брамса возобновить попытки познакомиться с Шуманом. Брамс отнекивался, памятуя о невскрытой посылке, но верный друг Иоахим постарался развеять его опасения.

Осенью 1853 года Брамс постучался в дверь дома Шумана в Дюссельдорфе. Роберт, одетый в халат и шлепанцы, гостеприимства не источал, однако предложил Брамсу что-нибудь исполнить. Брамс заиграл «Сонату для фортепиано до минор». Вдруг Шуман прервал его посередине аккорда и выскочил из комнаты. От стыда Брамс готов был провалиться сквозь землю, но Роберт вернулся, и не один, а с Кларой. «Сейчас, дорогая Клара, — произнес Шуман, — ты услышишь музыку, какой никогда прежде не слыхивала».

Шуман настолько уверовал в блестящее будущее Брамса, что немедленно настрочил статью для своего «Нового музыкального журнала», в которой провозгласил молодого композитора гением, пророком и мессией в музыке — словом, тем, кто повергнет в прах ложных богов, Листа и Вагнера, а заодно и всю новую немецкую школу.

Результат превзошел всякие ожидания: никому доселе неведомого Брамса назначили «вожаком» целого музыкального направления. Разумеется, Лист, Вагнер и компания не собирались спускать такое дело на тормозах. Они объявили Брамсу войну.

Несколько месяцев спустя, возвращаясь с гастролей, Брамс услыхал ужасную новость: Роберт Шуман сошел с ума. Брамс помчался в Дюссельдорф и пообещал Кларе, что не покинет ее, пока кризис не минует. (Все вокруг были уверены, что безумие Роберта временное.) Брамс поселился в доме Шуманов. Детям он стал любимым дядюшкой, Кларе — бесценным другом и опорой. Но сам Брамс видел в Кларе идеал женщины; он безоглядно влюбился в жену своего старшего и глубоко уважаемого друга.

Неизвестно, догадывалась ли Клара о его чувствах и что испытывала она сама. О романе между ними и речи быть не могло, на столь беззастенчивое предательство по отношению к мужу Клара никогда не пошла бы, тем более что она твердо верила в выздоровление Роберта. Кларе было тридцать четыре года, Брамсу двадцать один, и наверняка до нее доходили сплетни об особом внимании, которое оказывает ей симпатичный голубоглазый и молодой Брамс, — однако сплетням Клара никогда не придавала значения.

Болезнь Роберта неумолимо прогрессировала. Брамс сопровождал Клару, когда она в последний раз навещала мужа в лечебнице, а потом провожал Шумана в последний путь.

Что было дальше? Возможно, Брамс сделал предложение, и Клара его отвергла. А возможно, Брамс и мысли не допускал о женитьбе на женщине, окутанной в его глазах ореолом недоступности. Как бы то ни было, Клара осталась в Дюссельдорфе, а Брамс попытался наладить свою собственную жизнь.

В ЮНОСТИ БРАМС НЕХОТЯ ПРОДОЛЖАЛ ДЕЛО ОТЦА, АККОМПАНИРУЯ РАЗГУЛЬНОМУ ПЕНИЮ И ТАНЦАМ В НИЗКОПРОБНЫХ ЗАБЕГАЛОВКАХ

Следующие несколько лет в жизни Брамса резко контрастировали с тем временем, что он провел в бдениях над несчастным Робертом Шуманом. Известность Брамса набирала силу; он много сочинял, выступал в качестве дирижера с различными немецкими оркестрами — и флиртовал с хорошенькими девушками. Летом 1858 года он гостил у друзей в Гёттингене, где познакомился с другой гостьей — очаровательной Агатой фон Зибольд. Очень скоро Брамс уже играл с Агатой в четыре руки и подолгу гулял с ней в окрестных лесах. Молодые люди обручились.