Забираюсь на заднее сиденье. Геныч садится со мной. «Победа» трогается. Тут замечаю, что впереди, рядом с водителем, командует парадом Хитрый Попик.

— Шеф, быстро на Сретенку. За скорость плачу вдвое.

Машина мчится во весь опор. На душе у меня приятно и радостно.

— Ну как, дружище? — оборачивается ко мне Попик.

— Нормально сработано, — улыбаясь, киваю я головой.

— Гене спасибо скажи. Если б не он… — Хитрый обрывает фразу, не желая раскрывать все карты при шефе.

Подъезжаем к «Щербакову» — так промеж собой называли мы Щербаковский универмаг. Попик останавливает машину, расплачивается с водителем.

— Ну, а теперь пошли в магазин.

— Зачем? — недоумеваю я.

— А ты, Валентин, на радостях, видно, забыл про свой фингал под глазом.

И вправду забыл. Теперь все понял — нужно подобрать для меня темные очки от солнца.

Примерил — все в норме. В очках я, кажется, очень даже симпатичный.

— Разглядывать себя, Валя, будешь потом. А сейчас — поспешим в кафе. Обед, наверно, уже остыл.

Я начинал догадываться, как было дело. А после, когда мы зашли в кафе и застали там всех, кто помог мне бежать из «ментовки», узнал о подробностях этой дерзкой операции. Когда Гене удалось смыться во время кипиша в серпуховском поезде, он случайно взглянул на часы. Было начало четвертого. Время, когда воры собирались в кафе на Сретенке. Кстати, если б у нас все закончилось удачно, мы тоже отправились бы туда обедать. Но он, конечно, думал сейчас не об обеде. Он смекнул: ворам надо успеть рассказать, что с его корешем и подельником стряслась беда. Взял такси — и на Сретенку. Слушали его, сочувствуя, разводя руками. И только Золотой сразу же оценил ситуацию:

— Братва, не слезы лить надо, а действовать. Дежурка на этой Каланчевке плевая, просто участочек. Думаю, Валентина мы выручим.

Он моментально разработал план, распределил роли. В кафе оставили «дежурить» Аню, а официанток попросили, чтобы они со столов ничего не убирали… Операция вместе с дорогой заняла каких-то полчаса.

Встреча в кафе была бурной и радостной. Мне тут же налили «штрафного» — стакан водки. Осушил залпом, запив холодным лимонадом. Своих спасителей, всех до одного, хотелось обнять и расцеловать. Вот она, воровская наша солидарность. Но благодарить вора, даже спасшего тебе жизнь, было нельзя. Не допускал обычай. Считалось, что помочь в беде своему брату, если есть такая возможность, — это долг каждого. Так было примерно в те же годы записано в Моральном кодексе: один за всех, все за одного. Но если в обществе, к которому мы не принадлежали, все это оставалось словами, демагогией, то мы везде и всюду были ему верны.

А Золотому, за отеческую заботу, я, наверно, по гроб жизни буду обязан. Обнимая меня, он и в эту минуту оставался верен своему здравому рассудочному уму.

— Вот так-то, брат Лихой, — журил он меня на правах старшего и спасителя, — говорил я тебе — не наглей, ты из-за этой Розы совсем голову потерял. В тюрьму захотел? Успеешь еще — и «баланды» нахлебаешься, и «параши» нанюхаешься…

— Воры, — продолжал он, но уже держа речь перед всеми. — Если и дальше Лихой будет наглеть, обещаю вам, что набью ему морду по-товарищески. Чтобы потом не было «Качалова»… Наши все дома, никого не повязали?

— Вроде все, — ответил Шанхай.

— Да разве ж такой «мусоренок» с нами справится, — восторженно запетушился младший из братьев Пушкиных. — Он, как увидел нашу братву, затрясся весь. Эх, и дурак я, надо было «фигурку» у него отстегнуть.

— А вот глупостей делать никогда не надо, — оборвал его Золотой. — И думать об этом тоже.

— Ты, Хитрый, — обратился он к Попику, — Лихого и Геныча вези сейчас же в Малаховку. Пусть отдохнут, отоспятся. И ни в коем разе Валентина на люди не выпускай, пока у него фингал не пройдет. Между прочим, загляни в аптеку. Говорят, бодяга помогает неплохо.

— Не беспокойся, Золотой, сделаю все как надо…

Тут в разговор вмешался Шанхай.

— Братва, — полушутливо, полувсерьез заметил он. — Отправляем «босяка» на бюллетень, а он ведь не член профсоюза.

И Виктор достал из бумажника сотенную.

— А ну, кто не жадный.

Такого еще не бывало, чтобы кто-то не поучаствовал в складняке. Набрали в общей сложности тысячи полторы. С такими деньгами можно было не то что в Малаховку — на курорт ехать.

Теперь вы поняли, чем было для меня кафе на Сретенке. И кем был для нас Золотой.

Неделя, которую мы с Геной провели в Малаховке, вспоминается мне как сказка из детства. Мы купались в озере, загорали, вкусно ели в здешнем кафе, где отменно готовили окрошку. Казалось, чего еще желать?

Но вечером, когда мы вместе с его подругой Томой шли на танцверанду и когда я смотрел, как кружились они под звуки вальса, сердце опять начинало щемить: тоска по Розе не проходила. И я направлялся к буфетной стойке, чтобы хоть немного ее заглушить.

Фингал прошел. Мы с Геной снова начали «работать». И через несколько дней опять оказались на Каланчевке. При посадке на электричку я расстегнул у намеченной жертвы пиджак, потянулся за «выкупом». И в этот самый момент меня схватили за руку. Гена успел убежать. Как жалел я тогда, что мимо ушей пропустил мудрые наставления Золотого.