На берегу женщины надежно пристроили корзину между крупными валунами, после чего дикарка взяла одну из рыбин, вытянула из ножен тонкий сверкающий клинок, присела возле воды и принялась потрошить добычу, потом чистить, споласкивая морской водой. Митаюки огляделась, подобрала удобный окатыш, другим в несколько ударов сбила его край на скос и пристроилась рядом, тоже рассекая брюшину рыбешек острым сколом камня, ополаскивая, сдирая чешую.

– Как ты это сделала?!

Митаюки-нэ ничего не поняла из бормотания дикарки, однако же волну изумления и восхищения ощутила отлично. Она не удержалась от довольной усмешки, подняла голову указала на себя большим пальцем и назвалась:

– Митаюки!

– Устинья, – ответила дикарка.

– Ус-ти-нья… – громко и отчетливо повторила Митаюки. – Устинья!

Дикарка кивнула, и юная шаманка указала рукой на стоящее на взгорке сооружение, сопроводив жест вопросительной эмоцией.

– Острог, – ответила Устинья.

– Осток…

– Острог, – поправила дикарка, повела рукой, указывая: – Башня, стена, башня. Острог.

– Башня. Стена. Острог, – послушно повторила девушка, возвращаясь к работе. – Башня, острог, стена.

– Рыба, – показала Устинья, вынимая из корзины очередную тушку.

– Юба.

– Р-рыба! – повторила дикарка, и Митаюки, вспарывая очередную брюшину, послушно поправилась:

– Рыба. Башня. Стена, острог.

– А это нож.

– Аэтонош.

– Нет-нет, – рассмеялась дикарка и, снова показав свой клинок, отчетливо произнесла: – Нож! – Положила руку на валун: – Камень. – Зачерпнула горсть моря: – Вода. – Потом быстро ткнула пальцем: – Это камень, это вода, это нож.

Миатюки понимающе кивнула и ткнула в нее пальцем:

– Это Устинья!

– Соображаешь… – рассмеялась та, и душу Митаюки кольнула гордость из-за исходящей от девушки эмоции одобрения и легкого восхищения. Дикарка понимала, что девушка рода сир-тя умнее ее!

Покончив с чисткой, девушки отнесли корзину обратно в острог, вывалили в большущую емкость с очень тонкими стенками из твердого желтоватого металла.

– А это? – указала на него Митаюки.

– Котел! Вон еще котлы, – указала на два соседних очага Устинья, потом развела руки, указывая на пространство вокруг: – А это двор. Двор внутри острога. Поняла? Вот, смотри… Это камень. Это камень внутри кулака. А это – дикий лук. Лук внутри Устиньи. – Девушка сунула луковичку в рот, прожевала. – Поняла?

– Поняла, – кивнула Митаюки. – Это все двор. Двор внутри острога. А это… – Она подумала и сжала правой рукой указательный палец левой. – Палец внутри.

– Правильно… Давай-ка лука начистим и в котел покидаем. Обед скоро.

Дикарка была словоохотлива, доброжелательна и отзывчива. Главным было запомнить все то, что она успела наболтать.

От ворот самой большой башни к ним подошла девушка в оленьей кухлянке – круглолицая, с нормальной кожей. Деловито вылила в котел, в чищеную рыбу, два ведра воды.

– Сир-тя? – Сердце Митаюки сжалось от надежды.

– Сама ты сир-тя… – с презрением огрызнулась та и отправилась обратно.

Затем две бледнокожие дикарки принесли еще одну большую корзину подготовленной рыбы, вывалили ко всей прочей в котел и встали рядом, помогая чистить дикий лук и еще какие-то ароматные травки, стали переговариваться между собой, и обучение юной шаманки прервалось.

Наконец двое крепких дикарей на толстой жердине перенесли котел, полный рыбы, к ближайшему костру, повесили над огнем. Девушки, покончив с работой, весело защебетали между собой, пошли к главной башне. Митаюки увязалась следом, беспрепятственно прошла через ворота – хотя по спине и пробежали мурашки страха. Глазами, душой девушка невольно устремилась к лесу – туда, где остался родной дом. Но ум подсказывал, что добраться к нему через полные хищников и менквов земли ей не по силам – и юная шаманка, сглотнув, побежала за дикарками.

Оказалось, что они просто хотели умыться после грязной работы и морской воды. Девушки сполоснули руки до плеч, омыли лица, попили из ладоней. Пленница поступила точно так же – тем более что от жажды страдала даже сильнее, нежели от голода. Дикарки развеселились, стали брызгаться. Митаюки же, напившись от души, вспомнила про своих подруг, томящихся в башне. Улыбнувшись дикаркам, дабы не подумали плохого, она побежала обратно в острог, пересекла двор, вошла в башню, громко крикнула:

– Тертятко-нэ! Ты все еще здесь?

– Ми, ты жива?! – радостно отозвалась подруга. – Мы думали, тебя съели!

– Хотите пить?

– Да! У тебя есть?! – зашевелились пленницы, подбираясь к отверстию и выглядывая вниз.

– Идите со мной!

Дикари не стали останавливать захваченных девушек, даже когда те вышли через ворота целой стайкой. Увидев реку, юные сир-тя кинулись к воде, а Митаюки-нэ повернула обратно, вошла во двор, скользнула взглядом по большому чуму с крестом на остроконечной крыше, о котором еще ничего не успела узнать и… Увидела на углу старую Нине-пухуця, с нечесанными седыми волосами, сгорбленную, в обгоревших лохмотьях…