14 июля сам Гитлер почувствовал, что «военное правление Европой после покорения России позволит существенно сократить численность армии».

Фюрер, по свидетельствам разных источников, отдавая приказ к нападению, был совершенно прав, как и всегда, когда он принимал свои другие главные решения. К 16 июля германские войска захватили Смоленск; он находился в 450 милях от их начального пункта наступления и в 200 милях от Москвы. В этот день Гитлер созвал совещание, чтобы изложить свои взгляды относительно России. Не было никакого сомнения в том, что Россия будет покорена. Вопрос был в том, как ей будут управлять после того, как она станет частью империи нацистов.

Совещание проходило в личном поезде фюрера вблизи его нового полевого штаба «Вольфс-шанце» («Волчье логово») под Растенбургом в Восточной Пруссии. «Волчье логово» было спрятано в темном лесу в одной из наиболее отдаленных частей рейха. Его здания были похожи на альпийские шале, находившиеся под защитой тяжелых зенитных батарей и тройного кольца охраны СС. Ощущение нереальности пропитывало эту мрачную крепость, отрезанную от внешнего мира.

Борман присутствовал на этом совещании, на которое Гитлер также пригласил Розенберга, Кейтеля, Геринга и Ганса Генриха Ламмерса, начальника канцелярии рейха. Совещание длилось с трех до восьми часов пополудни, но взгляды Гитлера можно суммировать в нескольких минутах, что и сделал Борман:

«Несмотря на то, что цели и методы Германии следует скрывать от всего мира, все необходимые меры — расстрел, изгнание и т. д. — мы предпримем и сможем предпринять в любом случае. Повестка дня следующая:

во-первых: завоевание,

во-вторых: управление,

в-третьих: эксплуатация».

Некоторые из «необходимых мер» уже были предприняты боевыми отделами СС, следовавшими за передовыми частями немецкой армии. Боевая группа Д под командованием доктора Отто Олендорфа, имевшего ученые степени по экономике и праву, действовала в южном секторе. В первый год своей деятельности группа Д арестовала и расстреляла около 90 000 мужчин, женщин и детей. Большинство их жертв были евреями. Такой новый тип ведения войны был настолько ужасным, что оказывал угнетающий эффект на исполнителей. В конце концов, после одного из массовых расстрелов в Минске, генерал СС фон дем Бах-Зелевски попросил Гиммлера посмотреть в глаза членам боевой группы, чтобы увидеть, насколько у них расшатаны нервы: «Эти люди будут страдать нервными заболеваниями весь остаток своей жизни. Мы выращиваем невротиков или безумцев».

После этого Гиммлер сказал собравшимся коммандос, что он понимает, какими отвратительными были их обязанности, но это была необходимость, которая не должна повлиять на их сознание. «Жук или крыса имеют право на жизнь, — разъяснял рейхсфюрер СС, — так как и чертополох имеет право расти. Но люди все же истребляют паразитов и уничтожают чертополох. Делается это с целью самозащиты, чтобы животные не убивали людей, а чертополох не уничтожал урожай».

Убийства продолжались. Руководство армии, как и было приказано, не вмешивалось в происходящее и инструктировало своих солдат «не наблюдать за подобными процедурами», а также запретило «распространение фотографий и сообщений о таких случаях». Один нацист-ветеран нашел массовые расстрелы настолько жуткими, что стал протестовать. Им был Вильгельм Кубе, окружной уполномоченный по Белоруссии. Кубе был старым антисемитом и устанавливал кровавый порядок наци в 1923 году. В 1936 году он попал в немилость после того, как написал анонимное письмо председателю партийного суда Вальтеру Буху, намекая, что жена Буха отчасти была еврейкой. Фрау Бух была бабушкой детей Мартина Бормана, и Кубе на короткое время оказался в концлагере. Потом он был реабилитирован Гиммлером, но даже такой лояльный нацист, как Кубе, был потрясен массовыми убийствами, проводимыми боевыми отрядами СС в его округе. «Такими методами мы не добьемся мира и порядка в Белоруссии», — писал он своему начальнику Генриху Лозе, уполномоченному рейха по восточным территориям. «Закапывать серьезно раненных, но еще живых людей, выползающих из своих могил, является бесконечной картиной гнусности, о которой должно быть сообщено рейхсмаршалу (Герингу)».

Геринг ничего не изменил в методах СС, даже если бы он хотел это сделать. Фюрер приказал производить расстрелы как необходимость в установлении «нового порядка», и это решило дело. Тем временем военное преимущество Германии на востоке продолжалось, несмотря на начавшиеся сильные дожди, превратившие твердую сухую почву в болото и замедлявшие продвижение танков и других колесных средств, задействованных в блицкриге. В сентябре немцы объявили о взятии в плен только в одном бою 600 000 военнопленных, разбитые на голову войска Красной Армии были окружены под Киевом. 3 октября Гитлер заявил в своей речи: «Теперь я могу сказать вам — и я не мог сказать этого до сегодняшнего дня — что враг разбит и никогда не поднимется снова».

Спустя неделю, фюрер уполномочил доктора Отто Дитриха, заместителя министра пропаганды, объявить, что исход войны предрешен.

К этому времени нацисты взяли в плен более трех миллионов русских солдат. Их считали недочеловеками. Пока они не были ликвидированы как евреи и партийные работники, им выдавали жесткий минимум пищи и предоставляли минимум медицинского обслуживания. Геббельс записал в своем дневнике, что русские «не люди, а скопище животных».

Однако когда немецкие армии продвинулись вглубь территории Советского Союза, некоторые офицеры из ставки верховного главнокомандующего с обеспокоенностью стали замечать, что сопротивление со стороны русских становится сильнее и профессиональнее. Тем не менее казалось, что операция «Барбаросса» скоро завершится. И когда это произойдет, «новый порядок» нацистов должен установится навсегда. Великобритания не могла надеяться разбить нацистов в одиночку. Соединенные Штаты по-прежнему соблюдали нейтралитет, но даже если бы они вступили в войну на стороне Англии, союзники столкнулись бы с почти невыполнимой задачей разгромить империю нацистов с населением около четырехсот миллионов человек, охватывающую большую часть Западной Европы, Северную Африку и огромные восточные территории покоренной России.

Особым желанием Мартина Бормана было сделать так, чтобы «новым порядком» управлял партийный аппарат, который возглавлял он, а не армия, СС или любое другое ведомство. Чтобы помешать Гиммлеру завладеть слишком большой властью на Востоке, Борман использовал свое влияние на Гитлера, чтобы назначить Альфреда Розенберга рейхсминистром по оккупированным восточным территориям, так как считал Розенберга слабым человеком, которым можно будет манипулировать.

Геббельс записал в своем дневнике, что Розенберг был «хорошим теоретиком, но не практиком, он совершенно беспомощен, когда дело касается организационных вопросов, кроме того, его идеи до некоторой степени наивные». Эти идеи исходили из того факта, что многие украинцы вначале приветствовали захватчиков как друзей, пришедших освободить их от сталинского гнета. Розенберг хотел укрепить это хорошее отношение как поддержку против режима Кремля. Он скорее защищал курс оказания умеренной поддержки украинцам, тюркским народам, кавказцам и другим нерусским народам против великороссов, чем курс негибкой, жесткой политики террора и угнетения. Он предлагал осуществлять это посредством упразднения ненавистных колхозов, объявления свободы совести, предоставления местного самоуправления под поддерживаемыми нацистами режимами и устранения террора, если преследуемые не были коммунистами и евреями.

Борман, охваченный фантазией специалиста по расам, был против. Славяне были недочеловеками, и с ними нужно обращаться как с таковыми, без каких-либо исключений. Таким образом, Борман ослаблял власть Гиммлера поддержкой назначения на пост Розенберга, замышляя подорвать авторитет последнего. Он сделал это, обеспечив от имени Гитлера назначение на пост рейхскомиссара по Украине Эриха Коха.

Хотя номинально Кох находился в подчинении Розенберга, он был человеком Бормана. Оба подружились еще во время пребывания в организации Россбаха. Кох нес гроб на похоронах нациста-мученика Альберта Лео Шлагетера. Он вступил в партию нацистов девятнадцатым по счету. Кох был коротышкой с бычьей шеей, как у Бормана, его круглое розовое лицо украшали усы а-ля Гитлер. В возрасте сорока пяти лет он был гауляйтером Восточной Пруссии и тем человеком, от которого зависел Борман как от исполнителя своих планов.