Но все получилось иначе. Рузвельт в последующие два года попал во внутриполитические трудности и был вынужден впервые терпеть большие поражения. Его отношение к конгрессу, несмотря на преобладание в нем демократов, носило нормально-традиционный небесконфликтный характер, свойственный отношениям между президентом и конгрессом. Со спадом предвыборной движущей силы стал наблюдаться и спад размаха реформ, и с некоторой уверенностью можно было предположить, что третье переизбрание в 1940 году — беспримерное нарушение американской традиции — исключалось, если бы Рузвельт в связи со второй мировой войной не получил новую руководящую роль.

Первый и самый тяжелый конфликт был связан с ним самим, он возник из смешения переоценки самого себя и ошибочной оценки политической ситуации в стране. Рузвельт в год выборов 1936 года постоянно думал, хотя никогда не говорил о том, как бы ему навязать третьей власти, Верховному федеральному суду, свою политическую волю, чтобы помешать разрушать «Новый курс». Для Рузвельта было вполне допустимым, что суд и закон о новом порядке трудовых отношений, и закон социальной защиты также может объявить не соответствующими конституции. В своей крупной победе на выборах Рузвельт видел убедительный демократический мандат доверия своей политике, он усиливал осознание своей миссии. И оправдание перед самим собой и американским народом своей неожиданной нападки на суд, которую он начал, конечно, с политической ошибки, не по этикету. Без предварительной подготовки общественности и без согласования с ведущими руководителями своей партии он 5 февраля 1937 года представил конгрессу законопроект реформы федеральной юстиции, который, между прочим, разрешал президенту для каждого судьи Верховного суда в возрасте свыше 70 лет, добровольно не ушедшего в отставку, назначить дополнительного судью, пока состав Верховного суда не достигнет 15 судей. Все в целом было основано на слабых доводах.

На страну словно обрушился гром. Вскоре стало ясно, что этот план Рузвельта не только сенат и палату представителей, но и демократическую партию, наконец, и всю страну разделил надвое. Довольно большая часть населения считала это посягательством на хранителей конституции, гарантию правовой государственности, которое угрожало американской конституционной системе с ее независимыми судами. Для Рузвельта дело осложнилось еще тем, что в это же самое время профсоюзы пытались путем сидячей забастовки вынудить предпринимателей признать их организацию, что для многих американцев казалось концом законности и порядка. Хотя Рузвельт использовал все силы и средства, чтобы конгресс пошел на уступки, и объяснял стране действительные мотивы законопроекта, он не мог добиться большинства голосов в обеих палатах, этому решительно способствовал и сам суд, потому что он в эти месяцы — было ли это сделано в связи с актуальным политическим давлением, до сегодняшнего дня остается спорным — сделал решающий поворот. В ряде своих решений он объявил законы «Нового курса» — в частности Акт Вагнера и закон о социальной защите — соответствующими конституции, предоставив федеральным законодателям и парламентам отдельных штатов поле деятельности, в чем им ранее отказывали. Кроме того, Рузвельт получил право с мая 1937 года определять на должность пять «либеральных», в американском смысле этого слова, судей в связи с отставкой или в случае смерти. Итак, можно было бы согласиться с собственной оценкой Рузвельта, что он проиграл битву, но выиграл войну, если не принимать во внимание влияние битвы на сторонников Рузвельта в конгрессе и в собственной партии.

Осенью 1937 года в медленно выздоравливающей экономике вдруг наступил временный спад и она на год оказалась в такой ситуации, которую враги президента назвали «рузвельтовской депрессией». В то время как безработица летом 1937 года составила 4,5 миллиона, достигнув самого низкого уровня периода «Нового курса», то в ноябре 1937 года эта цифра подскочила до 9 миллионов, а в январе 1938 года до 11 миллионов. Одновременно упали цены на сельскохозяйственные продукты, частный спрос снизился и капиталовложения значительно сократились. Рузвельта критиковали слева и справа. Одна сторона утверждала, что сокращение рузвельтовской программы по борьбе с безработицей и уменьшение кредитов федеральной резервной системы летом 1937 года стали причиной депрессии; другая сторона снова видела причину бедности в чрезмерном государственном регулировании и создавшемся вследствие этого недоверии к деловому миру. Двусторонние упреки в виновности достигли новой остроты. Наконец, Рузвельт потребовал и получил в марте 1938 года три миллиона долларов для новой программы по борьбе с безработицей, с середины 1938 года начался снова медленный экономический подъем, в 1939 году валовой национальный продукт превзошел уровень лучшего до того времени 1937 года.

Конфликт с Верховным федеральным судом, возобновившийся экономический кризис, подчеркнуто нейтральная позиция Рузвельта в борьбе рабочих 1937 года за свои права поставили его в неловкое положение, уменьшили влияние на собственную партию и конгресс. 1937 и 1938 годы были самыми неуспешными как во внутренней, так и во внешней политике за период его пребывания на посту президента. Хотя он мог провести еще ряд реформаторских законов, но, с другой стороны, конгресс отверг такие важные инициативы президента, как осуществление следующих шести региональных запланированных проектов по образцу долины реки Теннесси.

Однако в 1938 году Рузвельт не хотел мириться, очевидно, с тем фактом, что настроение в стране изменилось и движение по пути дальнейших реформ, по крайней мере в конгрессе, было парализовано. Рузвельт искал «козлов отпущения» в деловом мире, преимущественно враждебной прессе и в собственной партии. Особенно консервативные демократы из южных штатов должны были знать, что за внешним обликом Рузвельта в обществе — как обходительного оптимиста — скрывались и другие черты характера: несгибаемая твердость, непоколебимая самоуверенность и способность ненавидеть. Силу этой ненависти ощутили консервативные демократы, когда Рузвельт в 1938 году впервые поставил цель включиться в парламентские выборы и попытался «стопроцентных» приверженцев его «Нового курса» поддержать или настроить против консерваторов, чтобы таким способом произвести «чистку» в партии, добиться весомого большинства в конгрессе и снова обрести свободу действий. Однако и в этом случае неправильная оценка ситуации привела к поражению. Во многих штатах верх одержали атакуемые им консервативные демократы, республиканцы смогли увеличить количество мест в конгрессе с 88 до 170 и получили в сенате восемь новых мандатов.

На этом практически «Новый курс» заканчивался, никто не может сказать, как дальше развивалась бы президентская деятельность Рузвельта до 1940 года, если бы его политическую энергию все больше и больше не захватывала внешняя политика. 1938 год был также годом, когда Адольф Гитлер с помощью Мюнхенского соглашения стал наживаться на войне без войны, а японский премьер-министр Коноэ после оккупации японскими войсками китайских северных провинций и всех важных прибрежных городов заявил о «новом порядке» для Восточной Азии; события, которые перевернули отношения в Европе и Азии, в глазах Рузвельта представляли высочайшую и долговременную угрозу благополучию и безопасности США.

Никакая эпоха и никакое поколение не начинали свою политику с нуля. История как современная сумма действий и упущений предшествующих поколений помогает лучше разобраться в настоящем и ограничивает поле деятельности для политиков сильнее, чем это может показаться нашим современникам. Это понял, вступая в 1933 году в должность президента, Рузвельт, который в 1920 году при признании им интернационалистской, активной мировой политики в предвыборную кампанию включил, в полном смысле этого слова, вильсоновские принципы внешней политики. С 1920 по 1933 год условия американской внешней политики так основательно изменились, что привязывание к мировой политике Вильсона было невозможно, хотя основополагающие внешнеполитические взгляды Рузвельта не претерпели существенных изменений.