Кубасов, помедлил, улыбаясь. И вдруг, коротко размахнувшись ручищей своей, залепил Комяге сильную пощечину. Громкий звук поплыл по купальной зале, отражаясь от мозаичных стен. И словно призванные этим звуком, в светлом пространстве купальни возникли темные фигуры хранителей тела окольничего.

Комяга попятился, папироса выскользнула из его пальцев. Ошеломленный, он взялся левой ладонью за свою щеку, словно проверяя, — не отвалилась ли?

Кубасов подошел к нему вплотную, касаясь животом. Тяжелое лицо его вмиг стало угрожающе-непроницаемым, губы сжались сурово.

— Почто ты приехал? — глухо спросил он.

— Кирилл… — пробормотал Комяга.

— Почто ты приехал?! — Кубасов схватил Комягу за плечи, встряхнул.

Золотой колокольчик в ухе опричника зазвенел тонко. Но даже и этот привычный звон не вывел Комягу из оцепенения.

— Кирилл… Кирилл… — недоумевающее морщил он густые брови. — Кирилл!

— Кто ты?! Кто? — тряс его Кубасов.

— Я… Комяга.

— Кто ты, мать твою?! Отвечай!

— Комяга.

— Кто?! Кто?!! — закричал окольничий, тряся его.

— Друг твой!! — вдруг выкрикнул Комяга так, что окольничий остановился.

Комяга отпихнул его руки. Лицо опричника побледнело, но левая щека наливалась красным.

— Я друг твой! Андрей!

Вперился Кубасов в Комягу маленькими, яростными глазками своими.

— Почто ты приехал? — шепотом спросил он.

— Батя арестован.

Кубасов внимательно смотрел на него. Оплывшее лицо его сосредоточилось, глазки прищурились. Облизал он мокрые губы свои. И резко схватил Комягу за руку, повернулся, за собою таща:

— Пошли!

Спотыкаясь, Комяга двинулся за ним, бормоча:

— Не то, чтоб арестован, а токмо задержан по приказу государя на сутки для выяснения. Опричнину возглавить государь Потыке поручил. Стало быть молодому крылу государь опричнину доверил. И слава Богу.

— Пошли, пошли… — тащил его Кубасов.

Они вышли из купальни, Кубасов потащил Комягу к лифтам:

— Пошли, пошли!

— Государю нашему виднее, ясное дело, — Комяга оглянулся на охранников с автоматами.

Кубасов шагнул в открывшийся зеркальный лифт, втянул Комягу, нажал кнопку «3». Лифт наверх поехал. Комяга глянул на свое отражение:

— Потыка, он в левом крыле ранее обретался, но токмо сейчас его…

— Потное дело! — громко засмеялся Кубасов, ткнув пальцем в свое отражение. — А где пот, там и кровь. Там и слезы! Да?

Комяга хмуро посмотрел через зеркало на Кубасова.

Лифт остановился. Кубасов стремительно вышел, таща за руку Комягу:

— Вот сюда… в укрывище вечное…

Возле лифта стояли четверо в черном с автоматами. Дальше открывался просторный кабинет окольничего с бронебойными, зеркальными снаружи стеклами трех больших окон, в каждое из которых были встроены скорострельные пушки. Возле двух пушек сидели стрелки. У пушки среднего окна стояло массивное кожаное кресло.

— Сюда, сюда! — Кубасов потащил Комягу с столу.

На столе лежало большое зеркало, на зеркале аккуратными линиями теснились десятки готовых кокаиновых линий. Здесь же стоял запотевший графин с водкой.

«Ну вот… — грустно подумал Комяга, — как всегда…»

И заговорил:

— Кирилл, я вот что хотел спросить…

— Давай, давай! — Кубасов подтолкул его к столу, а сам, взяв золотую трубочку, склонился к зеркалу и проворно втянул в обе ноздри по линии.

Сразу возник охранник, наполнил стопку водкой. Кубасов, коротко шмыгнув носом, сходу опрокинул в рот стопку, выдохнул и сразу втянул третью линию, швырнул трубочку на зеркало, повелительно указал Комяге толстым пальцем. Комяга со вздохом неохоты взял трубочку, не торопясь втянул одну линию, потом другую, выпрямился. Охранник поднес ему стопку водки. Комяга выпил, вздохнул облегченно. Но Кубасов требовательно стучал толстым пальцем по зеркалу:

— Пристяжную, пристяжную!

Комяга вынужденно согнулся, втягивая третью полоску. Кубасов, радостно и шумно расхохотавшись, погладил его по спине, грозя кому-то пальцем:

— А все потому что газ кончился. Все повысосали, гады косоглазые!

Комяга выпрямился, достал платок, отер нос. Кубасов схватил его за куртку парчовую:

— Новый обруч нужен, дабы стянуть страну, а? Об этом же он, а? Понял, а?

— Да я же понимаю, Кирилл Иваныч, как не понять? — брови Комяги изогнулись. — Государь наш дело великое затевает. И слава Богу.

— Государь наш — крыса помойная! — с усмешкой произнес Кубасов, своим оплывшим лицом к лицу Комяги приближаясь. — Четвертовать его на Лобном, а? А можно и шестировать, а? Или девяносторовать, а? И — псам, псам, чтоб полакомились, а? За все хорошее, за все пригожее. За все далекое, за все широкое.

Комяга молчал.

— Вон, — Кубасов показал на окна с пушками. — Три грации мои. Люблю их.

— Кирилл Иваныч, — спокойно произнес Комяга. — Я знаю, что государь сегодня ночью звонил тебе.