– Я скажу Алоизу, чтобы он не смел ни о чем с тобой договариваться, – срывающимся голосом произнесла Агафрена. – Ты не сделаешь из него раба.

– А я скажу, что превращу твою жизнь в каторгу, – пожал плечами Вениамин. – Отрежу тебе ухо, и Холь согласится на что угодно, даже сапоги мне оближет, лишь бы я тебя больше не трогал. – Пауза. – Он уже раб.

Уже…

Агафрена знала, что всё будет так, как пообещал Мритский, именно так. И потому её плечи опустились, а на глазах вновь появились слезы.

И тихий шёпот:

– Что же ты за человек?

Вопрос не мог остаться без ответа.

– Я тот человек, который тебя обожает, Френа, который любит тебя больше всего на свете. – Вениамин выдержал ещё одну паузу, передохнул тихонько, чтобы удержать голос, и продолжил с прежней жёсткостью: – Поэтому я отниму у Холя открытие, смешаю его с дерьмом, а потом убью. И всё – на твоих глазах.

– Чтобы отомстить мне?

– Нет, чтобы свести тебя с ума.

Женщина вздрогнула, крепко зажмурилась – других способов защитить себя от Мритского у неё не осталось, – а в следующий миг вздрогнула ещё сильнее: в коридоре раздались выстрелы.

«Что же ты наделал, дружище? Зачем? – В отличие от прочих наблюдателей, Холь сразу сообразил, что ужасающий грохот знаменует гибель рундера, и его захлестнула горечь. Жалость, запоздалое раскаяние, благодарность, но в первую очередь – горечь. Ибо он знал, что виноват. – Прощай, Тогледо. Спасибо и прощай…»

Попасть в форт получилось на удивление легко: несмотря на то что Холь добрался до Северных ворот после начала бомбардировки, его опознали и впустили внутрь через маленькую калитку. Повезло: в начале налета лекрийцы сосредоточили огонь на противоположных воротах, совершенно игнорируя северную половину Карузо, и охрана не спустилась в укрытие. И ещё повезло, что, когда Алоиз оказался внутри, крейсеры принялись бить по всему форту, и встретивший инженера капитан Жедар решил не рисковать, и они остались в бункере у Северных ворот, ожидая то ли наземной атаки, то ли прямого попадания алхимического снаряда.

Но повезло…

Возвращаясь, Алоиз думал, что окажется в растревоженном муравейнике, в полуразрушенной, плачущей от страха крепости, переполненной мечущимися в панике людьми, однако действительность оказалась совсем иной: военные отнеслись к бомбардировке философски, несмотря на разрушения и погибающих товарищей, в панику не впали, а когда начался воздушный бой, так и вовсе высыпали из укрытий – поглазеть.

Саму битву Алоиз наблюдал спокойно и чуточку отстраненно, гибель лекрийцев, падающие цеппели, пламя, смерти – они не тронули душу инженера. Не оставили равнодушным, но и сопереживать не заставили. Он не звал лекрийцев, не собирался воевать с ними, более того – они могли убить женщину, которую он любил больше жизни, а потому были достойны смерти. Холь наблюдал за гибелью эскадры, испытывая лишь лёгкое сожаление от того, что не управляет экспериментом лично, что выдающееся достижение – его ребёнок…

«Злой ребенок!»

Мысль пришла, когда падал «Пророк Вуучик», только тогда, на третьем погибающем крейсере, Алоиз понял, какое чудовище привёл в мир.

«Дай ему! – орали стоящие рядом солдаты. – Сожги! Порви!»

И Холю захотелось их убить.

За то, что видели. За то, что не забудут. За то, что именно он придумал превратить энергию в тонкий ярко-голубой луч.

До сих пор Алоиз не задумывался о том, какое впечатление произведёт превратившееся в оружие изобретение, просто поступал так, как считал должным: сначала хотел избавиться от Вениамина, потом – спасти Агафрену, и лишь когда горящий «Вуучик» развалился между скалами, а Тогледо взялся за следующего «Пророка», инженер отчётливо понял, что натворил.

И поэтому горечь за судьбу Тогледо смешивалась с чувством облегчения. Словно не «Исследователь» взорвался на его глазах, а лопнуло нечто ужасное и постыдное.

«Что дальше?»

«Агафрена!»

Холь запутался. Растерялся. Ответственность навалилась на него тяжёлым медведем, облапила, сдавила так, что перехватило дыхание, и только мысль об Агафрене заставила инженера прийти в себя.

Что бы он ни натворил, какого бы монстра ни создал – с этим придётся разбираться после, потому что сейчас нет ничего важнее спасения любимой.

«Прощай, Тогледо, клянусь, я тебя не забуду… Прощай!»

Паника закончилась так же внезапно, как пришла. Одно-единственное воспоминание «Агафрена!» заставило отринуть всё остальное. Злоба к солдатам, страх перед проклятием Злого дитя – всё потеряло значение, и Холь сосредоточился на текущих проблемах. Без рефлексий. И без особенного понимания, поскольку события развивались отнюдь не так, как виделось инженеру.

Радостные вопли по поводу гибели вражеской эскадры сменились коллективным вздохом разочарования – так встретили катастрофу «Исследователя», – но продлилась печаль недолго: пять столбов чёрного дыма на горизонте свидетельствовали о том, что сражение завершено в пользу защитников, люди принялись обниматься, поздравлять друг друга, капитан Жедар потянул Алоиза за рукав: «Синьор инженер, я провожу вас в Западный сектор…» Холь послушно двинулся в заданном направлении, к казарме, на третьем шаге сообразил, что ему следовало бы отправиться в Западный сектор в одиночку, начал думать, как избавиться от сопровождения, и в этот самый миг у гаражей началась стрельба.

– Сколько их?

– Десятка два, – бросил в ответ фельдфебель Кучир. Резко высунулся, вскинул карабин, послал мритам очередную пулю, вернулся за угол и продолжил: – Из правого коридора к ним пытается пробиться помощь, но наши пока сдерживают.

– Хорошо, – пробормотал Фил. – Хорошо…

Планы внутренних помещений форта Саймон раздобыл вскоре после его постройки – на всякий случай. Думал, пригодятся во время дурацкой войны за Камнегрядку, когда Вениамину приспичило объявить себя повелителем пустоши и напасть на трибердийцев, однако в той кампании Карузо было решено осадить, но не штурмовать, планы остались в сейфе, и теперь благодаря им лекрийский десант с легкостью вышел к защищённому командному пункту.