– Не только уродец, но и бессмыслица, – продолжил Эзра привычную пикировку.

– Его ещё назовут изобретением столетия.

– В цирке.

– Умные назовут.

Являясь в самый дальний, «резервный» ангар, который он определил в распоряжение гостя, Кедо всегда начинал разговор со смешков в адрес новой разработки Павла, а уж сейчас, когда машину выкатили во двор, на всеобщее, так сказать, обозрение, старик не удержался от особенно долгих замечаний:

– Эту железяку ни под что не приспособишь.

– Очень нужная в хозяйстве вещь.

– Поживешь с моё – поумнеешь.

– Я на такое не рассчитываю.

– Поумнеть?

– Столько прожить.

– Кокетничаешь, – вновь хмыкнул старик, одновременно раскуривая трубку. – Судя по тому, как тебе везёт, проживёшь ты долго.

– Везение может закончиться в любой момент, – заметил Гатов. – Я видел.

– Заканчивается не везение, а вера в себя.

– С этим у меня всё в порядке.

– Вот об этом я и говорю.

Гатов положил тряпку на высоченное колесо и пожал старику руку:

– Доброе утро, Эзра.

– Доброе утро, Павел. – Над мужчинами поднялось облако табачного дыма. – Завтракал?

– Только кофе попил.

– И сразу сюда?

– Ага.

Потому что увлечён. Потому что хочет создавать новое, необычное, странное, но при этом – полезное. И потому что у него получается создавать.

Больше всего на свете Эзра ценил в людях увлечённость, и ему нравилось заботиться о тех, кто увлечён.

– Я принёс тебе пару бутербродов.

– Спасибо. – Павел с благодарностью принял свёрток, но разворачивать не стал. – Не против, если я поделюсь с Мерсой? Он тоже голодный.

– Нет, не против. – Кедо пыхнул трубкой, выдержал паузу, после чего качнул головой: – И всё равно ты лепишь уродца.

– Ты себя в зеркало давно видел?

– А ты – себя? – Старик тихонько рассмеялся.

– Я красив, как дракон из сказки.

– И такой же умный.

– Приятно, что ты это признаёшь.

При взгляде на Павла Гатова, ни при первом, ни при втором и всех последующих, никто, будь он даже семи пядей во лбу, не разглядел бы гениального учёного с солидным академическим образованием и списком изобретений длиной в целую лигу. Невысокий жилистый брюнет – его короткие волосы вечно торчали в стороны, – с ухоженной бородкой, тёмными глазами и слегка оттопыренными ушами, Павел всюду появлялся в чёрных рабочих штанах с накладными карманами и грубом сером свитере с капюшоном, который сейчас, по случаю жары, сменила тоже серая майка. Серая не от грязи, как можно было подумать, учитывая постоянное пребывание Павла в мастерской, а просто серая. По каким-то лишь ему ведомым причинам Гатов одевался только в чёрное и серое. Запястья знаменитого учёного скрывались под многочисленными дешёвыми браслетами из бус, камешков, верёвочек, кожаных ремешков и прочей ерунды, крепкие руки испещрены татуировками, а в левом ухе поблескивала золотая серьга – многие из тех, кто профессионально ходит в Пустоту, твёрдо верят в то, что она способна уберечь от Знаков.

Внешне Павел напоминал лихого цепаря из «старых команд», чтущего традиции и приметы, но только вот вряд ли заурядный цепарь смог бы придумать машину, над которой сейчас работал Гатов, не говоря уж о том, чтобы воплотить свои фантазии в жизнь. Машину, которую Эзра обозвал уродцем.

Впрочем, было за что.

Новое творение Павла являло собой шестиколесный паротяг оригинальной – и это ещё слабо сказано! – конструкции. Ходовую Гатов снял с разбитого кардонийского «Ядрата», но основательно над ней поработал: удлинил оси, поднял на полметра клиренс, убрал два передних, не вписывающихся в замысел колеса, а соответственно изрядно переделал рулевое управление. В результате машина стала шире, но при этом устойчивее, несмотря на то что её днище располагалось примерно в двух метрах над землёй. Позаимствованный с паровинга кузель разместился примерно посреди агрегата, с небольшим смещением к задним осям, надёжно защищался бронёй, и получившаяся башня сильнее всего терзала эстетическое чувство Кедо. Однако обойтись без работающего на Философском Кристалле кузеля не представлялось возможным – только он мог дать тяжеленному агрегату нужную мощность.

Позади паротурбинного двигателя располагался кузов, совмещающий в себе и грузовой отсек, и огневую точку, а впереди – уникальная, невиданная ранее кабина.

Неизвестно, что удалось бы создать Гатову, располагай он, как привык, неограниченными промышленными мощностями, но даже сейчас, вынужденный собирать машину из разрозненных запасных частей, Павел с непринуждённой лёгкостью превзошёл инженерную братию Герметикона, собрав из наклонных плит изящную кабину, обеспечивающую прекрасный обзор водителю и стрелку курсового пулемёта. Кабина плавно переходила в «салон», где были оборудованы спальные места.

– И ты хочешь сказать, что разгонишься на своей каракатице до пятидесяти лиг в час? – недоверчиво осведомился Эзра.

– Разгонюсь и до восьмидесяти, – пообещал Гатов. – Мощная броня только на кузеле, в кабине и кузове она противопульная, всё лишнее я выбросил, так что машина очень лёгкая.

– Не выдержит и одного попадания из пушки.

– Она уедет от попадания из пушки, – рассмеялся Павел. – До сих пор мы были рабами аксиомы: поскольку кузель тяжёлый, то и паротяг должен быть тяжёлым. Мы делали их мощными, надёжными, крепкими, а в результате – медлительными. Я пожертвовал всем ради скорости и маневренности и создал новый класс паровых машин. Так что в настоящий момент, Эзра, перед тобой первая в истории Герметикона бронекорда.

– Знаешь, чего у тебя ещё в избытке? – осведомился старик. – Помимо везения?

– Оптимизм?

– Наглость. Никто из тех, кого я знаю, не сообщил бы мне сейчас, что придумал новый класс машин.

– Жаль, что среди твоих друзей так мало амбициозных личностей.

Старик пыхнул трубкой. Гатов обаятельно улыбнулся. Золотая серёжка сверкнула на солнце, а к небу устремился очередной клуб ароматного дыма.

– Зачем может понадобиться корда? – осведомился Эзра.

– Наземная разведка, связь с удалёнными районами, куда не ведут ни обычные, ни железные дороги, а отправлять цеппели слишком дорого и неэффективно, – молниеносно ответил Павел. Чувствовалось, что он плотно обдумывал предназначение своего изобретения. – Я ведь не зря изменил ходовую: корда прекрасно держит бездорожье, способна форсировать небольшие реки…