– Нико, у тебя неприятности?

– Нет… Да. Мне плохо, тетя Раймонда.

– Пройдет, Нико. Ты молодой и сильный. Страшно, когда теряешь близких, остальное пережить можно.

– А если теряю себя?

– Так кажется, Нико. Не задумывается, что теряет себя, только слабый человек, он покорно идет туда, куда несет его безволие. А сильный переживет временную слабость, которую рождают обстоятельства, распрямит спину и выйдет обновленным. Поверь, Нико, я стара, знаю много, вижу многое.

Он взял ее руку, с минуту рассматривал выступающие вены, утолщенные суставы пальцев, сморщенную тонкую кожу. И приложился губами.

– Спасибо, тетя Раймонда.

– Поспи, Нико. Сон укрощает душу, когда она бунтует.

Раймонда Багратионовна ушла, а он, не раздеваясь, лег на кровать, решив, что больше не посмотрит в сторону Сонетки.

Вечером следующего дня лил дождь. Николай, находясь все в том же состоянии упадка, после работы решил заглянуть к Вере, но его встретил Фургон:

– Викинг, тебя зовет…

Викинг с размаху, от всей души вмазал ему кулаком по скуле. Фургон летел, пока не врезался в ограду парка.

– Викинг, ты чего?! – пролепетал Фургон, придя в себя. – Из-за вчерашнего? Так я не знал… Всех сомнительных проверяют, так положено…

– Что-то я не слышал, чтоб подставляли на деле, – зло бросил Николай и пошел дальше. Фургон его до-гнал.

– Кобыла экзаменует, как ему вздумается. Он – бондарь (главарь).

– Плевал я на Кобылу, да и на тебя.

– Погоди. Он зовет тебя, делиться собрался.

Было бы совсем ненормально – отказаться от добычи, воры так не поступают, наоборот, из горла выдирают. Да и цель свою Николай помнил, поэтому сели на трамвай, поехали в «Гильдию».

Стоило ему увидеть Сонетку в декольте, с влажными глазами шлюхи, как его снова обуяла похоть, однако Николай твердо решил не путаться с ней. Он сел на стул, не поздоровавшись, остановив враждебный взгляд на Кобыле, а тому было без разницы, какой осадок остался у Викинга.

– Ажурно поработал, – похвалил он.

– А ты подло, – сказал Николай.

– Погаси запал, Викинг, – ласкал ухо голосом Кобыла. – Или ты плохо правила знаешь? Напомню: подчиняются главному, как на заводе.

– Где моя доля?

– Завтра получишь, когда примет маклак.

– Пойдем к нему вместе, – ультимативно заявил Николай. – Уж извини, Кобыла, а я не доверяю тебе, твои правила мне тоже не нравятся.

– Ха-ха-ха… – рассмеялся Кобыла, смех у него был блеющий, не искренний. – Ты мне нравишься, смелый. Ну, лады, пойдешь со мной.

Николай выпил предложенную рюмку водки, занюхал кулаком и ушел, не попрощавшись. Конечно, он вел себя вызывающе, независимо, а таким везде тяжело – и на дне, и в обычной жизни. Везде своя иерархия, ей следовало подчиняться, в противном случае наказание не заставит себя ждать. К Вере он пока не мог пойти, было стыдно смотреть ей в глаза, поэтому поплелся домой.

Маклак – маленький и толстенький человечек с реденькими волосами и подвижным лицом – рассматривал каждую вещь через лупу. Конечно, оценил намного ниже истинной стоимости – за риск теперь уже с его стороны, ведь ему предстояло продать краденое. Однако Николай получил в руки такую сумму, какой никогда раньше не держал. Ему было все равно, утаил ли Кобыла часть вещей, пряча деньги, он спросил маклака:

– Монеты старинные есть?

– Зачем тебе монеты? – поинтересовался Кобыла.

– Приятель у меня коллекционер, – ответил Николай.

– Кто такой?

– Кобыла, ты слышал? Он мне приятель. Не хочу, чтоб ты побывал на его хате. Так есть монеты? Кажется, ему нужны были петровские…

– Сейчас покажу.

Маклак принес одну монету, Николай повертел ее:

– Сколько их у тебя?

– Было пять, осталось две. Подойдут?

– Не знаю, – пожал плечами Николай. – Я приведу его, он сам посмотрит.

Пять монет, пять… Николай понял, что это монеты Пахомова. В небольшом городе вряд ли кто-то еще имел монеты эпохи Петра Первого, они редкость – профессор не раз говорил. Теперь осталось выяснить, кто их принес.

Николай дождался вечера, пришел к маклаку, на вопрос из-за двери «кто?», сказал:

– Я по поводу монет. Один пришел, договориться о цене.

Защелкали замки, а было их штуки четыре, маклак через дверную цепочку осмотрел площадку, после чего пустил Николая, заблеяв: