Он говорил: чтобы помочь кому-нибудь в духовной жизни, не нужно много слов. Другому человеку необходимо увидеть в нашей жизни то, во что мы верим. В противном случае он будет смеяться над нами: говорим одно, а делаем другое. «Раньше, — вразумлял он, — люди были очень практичными, преуспевали во всем. Кто-то, чтобы справиться с многословием, набирал в рот камней и держал их там годы, пока не привык не говорить. Другой прочитал в патерике о том, что нельзя согрешать языком, и в течение трех лет старался это исполнить. Теперь мы изучаем все что угодно, а тому, как обуздать себя, не учимся».

Старцем Паисием можно было только восхищаться. Когда ты был с ним рядом, то чувствовал, будто находишься перед древним богоносным отцом–подвюкником; это и впрямь было так.

Известно, что старец много раз был «омыт» нетварным светом. Хоть и говорил, что отражает Божественный свет, как заржавелая консервная банка, на самом-то деле отражал его как чистейшее зеркало. Он говорил о рае не как о чем-то далеком, что предназначено для другой жизни, а как о том, что он предвкушал в этот миг. Он очень просто и ясно рассказывал, как жили первозданные люди до падения. Он знал это по себе, потому что сам достиг догреховного состояния. Он говорил, что все то время, пока Адам сохранял образ чистым, звери подчинялись ему как правителю и царю. Но и среди зверей тоже царила гармония и тишина. Вот и к старцу подходили звери и птицы и слушались его.

С тех пор как вошел грех по непослушанию и через него — смерть, изменились отношения между людьми и зверьми. Лев бросался на человека, потому что больше не узнавал в нем хозяина. Человек дошел до того, что «приложися скотом несмысленным и уподобися им». Он стал хуже зверей, поскольку вышел за грани естественного. И звери одичали. Они стали терзать друг друга, сильнейшие — есть слабейших. У них появилась хитрость и недоверчивость.

Старец с болью говорил: «Вот посмотри, мы без всякой необходимости берем охотничьи ружья, идем и убиваем птиц и других зверей. Подумай, выходит бедный зверь, заяц или лиса, чтобы найти еду и накормить своих детенышей в норе, а мы их убиваем или раним. Несчастные детеныши ждут в норе свою маму, когда она вернется. Если мать ранят, то она бежит как есть, раненая, к себе в нору, не успевая ничего раздобыть. Детеныши бросаются к ней. А она, раненая, страдает от боли. Куда ей деваться?» Старец говорил об этом, потому что сердце его горело любовью ко всей твари, ко всякому существу, которое страдет. Эту боль он превратил в непрестанную молитву.

Он считал себя самым грешным. Это и есть смирение святых, когда, несмотря на то что у них нет значительных грехов, они берут на себя ошибки и грехи других людей и обновляют все творение. Его личность, его жизнь и все его служение явились в наше время, лишенное духовного содержания, вечным примером освящающего действия и целительной силы Православной Церкви.

Старец Паисий вобрал в себя и одновременно воплотил опыт всех преподобных и богоносных отцов. (Антония Великого, Паисия Великого и других), он был верным продолжателем их подвижнической жизни и наследником их дарований. Он не был просто формально вежливым и умственно развитым человеком, чего, к сожалению, требует от всех нас наша эпоха. Напротив, в его лице была видна и чувствовалась абсолютная истина того, что человек создан «по образу и подобию Божию». Чувствовалось, как тебя ослепляет «первозданная красота», которую имел Адам в раю до грехопадения, красота, которую старец обрел через послушание и подвиг и обратил ее во славу Божию. Эта возможность нам дана через воплощение Бога Слова.

Мне бы хотелось еще многое рассказать, но невозможно исчерпать многообразие духовных наставлений и даров столь великого преподобного отца.

Возможно, к личности каждого святого, как и к старцу Паисию, подходит эпилог Евангелия Иоанна Богослова, поскольку в каждом богоносном отце живет и действует Сам Господь со Отцом и Святым Духом и каждый богоносный отец является «Христом по благодати»: Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг. Аминь (Ин 21,25).

Много лет назад должно было состояться официальное прославление преподобного Арсения (событие, о котором я конечно же не знал). Я тогда писал икону всех святых. Как вдруг вижу во сне отца Паисия, и он говорит мне: «Позаботься, чтобы написать и нашего святого». Я не понял значения этих слов. Утром поехал со своим братом в Салоники и рассказал ему об этом в автобусе: «Сегодня во сне я видел старца Паисия… » Приехав, мы услышали, как какой-то архимандрит в храме Святой Ксении говорит: «Имеем радость сообщить вам о канонизации преподобного Арсения Каппадокийского …» Я писал икону в течение месяца. Старец Паисий дождался дня прославления святого, чтобы мне это сказать. Конечно же я не забыл его слов и в том месте, где изображают преподобных, написал святого Арсения.

Молодой человек двадцати пяти лет, Димитрис, боялся спать один. Он был верующий и даже пел на клиросе. Кто-то ему сказал: «Поезжай на Святую Гору. Там живет старец Паисий. Скажи ему, чтобы помолился, чтобы разрешилась твоя проблема». В общем, он поехал первый раз на Святую Гору, пришел к каливе старца, ниже Кутлумуша, и увидел там надпись: «Пишите о нуждах». Он написал свое имя и свою проблему, и в тот момент, когда уже собирался уйти, его позвал старец: «Заходи, сегодня вечером ты будешь спать здесь». — «Здесь? Ни за что. Я сплю только с людьми». — «Будешь спать здесь». В конце концов старец его оставил, закрыл одного в комнате, а сам в коридоре молился, говоря: «Дух заблуждения и страха, выйди из этого создания». Молодой человек кричал от страха, бился и в какой-то момент ударил по окну, разбил его и порезал руку. У него образовалась рана, след от которой он потом показывал, когда рассказывал о случившемся. Утром старец отпирает дверь и говорит: «Как ты провел время?» — «Я чуть с ума не сошел, а ты меня спрашиваешь, как я провел время». Старец дружелюбно похлопал его по спине и говорит: «Давай иди. В следующий раз не будешь бояться. С тобой это произошло, потому что ты причащался только два раза в году». Когда он уходил, его увидели какие-то монахи и спросили: «Это ты кричал ночью?» — настолько сильными были крики и страх, который он пережил. С тех пор он не сталкивался с этой проблемой. Когда он второй раз поехал на Гору и попросил разрешения старца переночевать там, тот сказал ему: «Теперь иди, в этом нет надобности».

Как-то ребята группой шли по трое к старцу. Один из них устал и стал корить Богородицу. Когда они пришли, старец тут же обратился к нему: «Ну что же ты, дорогой мой, чем перед тобой провинилась Пречистая, что ты Ее укоряешь?» Разоблаченный старцем, молодой человек застыл от страха.

Как-то я посетил его, желая посоветоваться о своей проблеме. Поскольку свидание было коротким, я написал свой вопрос на бумажке, положил ее в карман и забыл о ней. Когда я выходил из келлии, старец похлопал меня по плечу и спросил: «Как обстоит дело?» И сказал мне о моей проблеме, хотя я не показывал ему свою бумажку.