Я скорее почувствовал, чем услышал, как открылась дверь. Мы не успели вскочить. Это был Беккер.

Остальное произошло как во сне. Он не кричал, не ругался, он выгнал пса и долго сидел за столом молча. Потом сказал хрипло, вполголоса, не глядя на меня:

– Иди…

Он просто выгнал меня в лагерь, ничего не сделав. Я пришёл в барак, когда был уже подъём. Все пленные молча окружили меня. Андрей принёс табаку.

– На, закури, – сказал он.

На другой день нас, шестерых пленных, погнали на станцию засыпать огромную воронку от авиационной бомбы. Шёл тёплый и густой летний дождь. Мы тяжело месили вязкую, жёлтую грязь деревянными колодками. Конвоиры, нахлобучив капюшоны, уныло брели сзади. У невысокой насыпи Михаил Костюмин и Яковлев лопатами кидали в свежевырытую яму комья осклизлой почвы. Под фанерным навесом сидел конвоир с зажатой меж колен винтовкой.

– Эй, чего копаете?

– Лорда беккеровского хороним. Здоровый чёрт, еле дотащили.

– Подох?

– Пауль-живодёр грохнул его сегодня утром у вахты по приказу Беккера.

– Да ну?

– Ауф, лос! Хальт мауль, – лениво закаркали конвоиры, и мы захлюпали дальше.