Президент, лежа на ковре, а точнее — на руках своего секретаря и мистера Милберна, произнес:

— Не изувечьте его, ребята!

Эти спокойные слова, казалось, привели людей в чувство, и преступника отвели в полицейский фургон, стоявший рядом с павильоном.

Тем временем я, растолкав толпу, пробрался к президенту.

— Врач! — решительно и громко сказал я, и охранники расступились.

Расстегнув смокинг президента и наклонившись, якобы вслушиваясь в его дыхание, я незаметно вынул из кармана жилета небольшой флакон со свежей куриной кровью и вылил его содержимое на белую рубашку чуть выше пояса.

— Он ранен, но жив, — заявил я. — Перенесите президента в его экипаж. Мы отвезем его в полевой госпиталь, развернутый на выставке.

Несколько мускулистых молодых солдат, стоявших рядом, подняли президента и внесли в экипаж. Я сел с ним, а капитан Аллен прыгнул на место возницы и пустил лошадей в такой галоп, что я действительно начал опасаться за жизнь президента — и за свою тоже. По пути я смог обменяться с ним несколькими словами.

— Как вы себя чувствуете, сэр? — спросил я.

— Чудесно, доктор Ватсон, — ответил он. — Лучше не бывает.

— Вот и прекрасно. Постараемся, чтобы и дальше у вас все было хорошо. А сейчас наденьте этот пиджак и шляпу.

Пиджак был унылого коричневого цвета и как небо от земли отличался от прекрасно подогнанного президентского смокинга, а шляпу-котелок носил тогда едва ли не каждый. Когда мы подъехали к Индейскому конгрессу [48] , капитан Аллен загнал кабриолет в конюшню, где нас ждал другой экипаж. Наши лошади с легкостью опередили слухи о покушении на президента, поэтому никто из посетителей выставки даже не обернулся, когда Маккинли в своей новой одежде прошел на территорию Индейского конгресса.

Капитан Аллен подхлестнул новых лошадей, а я начал работать с «пациентом», который ожидал меня на сиденье, — с трупом, который мы с доктором Парком днем раньше отобрали в анатомическом театре. Я прикрыл его торс черным смокингом президента, а лицо закрыл платком, словно защищая от солнечных лучей. Подкатив к полевому госпиталю, я спрыгнул на землю, и мы вместе с капитаном Алленом уложили труп на носилки. Два санитара, слонявшиеся снаружи, бросились помогать нам.

— В операционную, немедленно! — крикнул я.

Мы внесли носилки внутрь и закрыли дверь.

Через несколько минут в сопровождении ассистентов и медсестер прибыл доктор Розуэлл Парк, и небольшой полевой госпиталь мгновенно превратился в профессионально работающую больницу. Я начал операцию, доктор Парк ассистировал. Во время службы в Индии я не раз удалял пули, а потому был прекрасно знаком с процедурой, а также с тем, когда она может быть удачной — и когда нет. Пока я делал надрезы на трупе якобы в поисках пули, доктор Парк не раз и не два с похвалой отозвался о моем искусстве хирурга.

Покойник — псевдопрезидент — был закрыт с головы до ног. На лице его была эфирная маска, на голове хирургическая шапочка. Открытой оставалась только часть живота, на которой я и сделал разрез. И все-таки, подумал я, нам повезло. При миллионах электрических лампочек на территории выставки никто не догадался вкрутить хотя бы одну в палатку полевого госпиталя.

Через медсестер и ассистентов доктора Парка мы передавали во внешний мир нашу легенду. У президента крепкий организм, сообщили мы, к тому же ему повезло. Первая пуля попала в медную пуговицу и срикошетила. Вторая вошла в живот с близкого расстояния. Но, во-первых, пистолет был малого калибра, а во-вторых, доктор Манн в ходе операции наверняка найдет и извлечет пулю, после чего президент Маккинли должен быстро пойти на поправку. Однако по окончании четырехчасовой операции новости стали менее оптимистичными. Доктору Манну не удалось найти пулю, которая, судя по всему, разлетелась в теле на осколки.

Весь вечер история подавалась именно так. Она оставалась без изменений, когда мы перевезли «постепенно выздоравливающий» труп в дом мистера Милберна.

В течение последующих дней мы сообщали прессе, что выздоровление идет хорошо, президент полон оптимизма и мы уверены, что вскоре его здоровье будет полностью восстановлено.

Тем временем — как рассказал мне позднее Холмс — остальная часть спектакля шла относительно неплохо. Преступника, арестованного в «Храме музыки», отвезли в полицейский участок. «Преступником», конечно же, был мистер Бут. Он назвался Леоном Чолгошем, сыном польских эмигрантов, а возмутило его то, что президента считают существом, стоящим гораздо выше обычного гражданина. Поскольку начальник полиции Булл опасался волнений и попыток самосуда, Чолгоша поместили в отдельную камеру.

Тем временем президент дошел до Индейской деревни [49] , где и встретился с Холмсом, который уже ничем не напоминал «итальянского сумасшедшего». Холмс ждал президента с тремя индейцами-ирокезами, с которыми познакомился достаточно давно — еще в годы их учебы в Лондонском университете. Холмс воспользовался своим гримерным набором, и через несколько минут и он, и президент стали ирокезами Номер Четыре и Номер Пять. С наступлением темноты все пятеро покинули территорию выставки, смешавшись с огромной толпой, а затем на каноэ пересекли Ниагару и добрались до Канады.