Шрифт:
Душа у меня ушла в пятки.
«Заметил!» – мелькнуло у меня в голове. Я еще не успел отпрянуть, как услышал ответ нашего батюшки:
– Покер.
– Какой же покер втроем? – спросил Дука. – Стукалка!
– Ну, стукалка так стукалка, – согласился батюшка.
Дука сдал карты и бросил на стол монету.
– В банке пять рублей.
Наш батюшка отвернул полу рясы, пошарил в кармане:
– Рубль.
Дука укоризненно покачал головой:
– Все жадничаете! Анастасэ, четыре свободных.
– Четыре, – кивнул патер.
Дука еще несколько раз сдавал карты, потом постучал по столу и сказал:
– Стучу.
Я вернулся к столу и дописал сочинение. Но заснуть еще долго не мог: внизу все стучали и стучали. А под конец стали топать ногами и петь:
Пезо ке гело,Сена поли агапо! [26]Пришел Нифонт, лег на свою кровать и захрапел. Такого страшного храпа я еще никогда не слышал. Потом на крыше стали возиться и кричать коты. И котов таких горластых я раньше не слышал.
26
Играю и смеюсь,
Тебя крепко люблю! (греч.)
Заснул я только под утро.
Мы выбрасываем царя в мусорный ящик
На другой день все шло до четвертого урока обыкновенно, а на четвертый вместо Алексея Васильевича пришел почему-то Лев Савельевич. Мы сказали:
– У нас сейчас история.
– У вас сейчас будет русский, – ответил Лев Савельевич. – Тарасов, чем выражается подлежащее?
Тарасов встал, но от неожиданности не мог сказать ни слова.
– Кто скажет? – спросил Лев Савельевич.
Никто руки не поднял.
– Да вы что, остолопы! – крикнул Лев Савельевич. Он, когда сердился, то всегда выражался подобными словами.
Я вспомнил, что говорил вчера батюшка в комнате Анастасэ, и у меня заныло сердце. Я поднял руку.
– Ну? – сказал Лев Савельевич.
Но, вместо того чтобы ответить, чем выражается подлежащее, я спросил учителя:
– Где наш Алексей Васильевич?
Учитель нахмурился, кашлянул и пробормотал:
– Не знаю…
Тогда встал Андрей Кондарев и прямо сказал:
– Нет, вы знаете, только скрываете. У нас история сейчас, а не русский.
И пошел из класса, не спросив разрешения.
За ним пошел Илька, за Илькой – я. А за нами – все остальные ребята.
Лев Савельевич выскочил из класса и что-то закричал нам вслед, но мы даже не обернулись. С топотом и гиканьем мы уже спускались по лестнице, когда дорогу нам преградил сам инспектор училища Михаил Семенович, самый страшный человек из всего училищного начальства. Меж собой мы звали его Михаилом Косолапым. И он действительно своей дородностью, маленькими глазками и вывернутой в сторону ступней одной ноги был похож на медведя.
– Стоп! – рявкнул он. – Кто отпустил?
Мы замерли.
– Почему гвалт? Кто отпустил, я спрашиваю!
Подбежал Лев Савельевич:
– Никто не отпускал, Михаил Семенович. Сорвались как бешеные и понеслись. Точно нечистая сила в них вселилась.
– Зачинщики? – выкрикнул инспектор.
Все молчали. Лев Савельевич немного выждал и со злорадством ткнул пальцем сначала в Андрея, потом в Ильку и, чуть поколебавшись, в меня.
– Вот они, зачинщики, вот!
– Шапки! – приказал инспектор.
Это означало, что мы трое остаемся «без обеда» и должны отнести свои фуражки в учительскую.
– Марш по местам!
Мы понуро вернулись в класс.
Лев Савельевич сел за стол, погладил бороду, запустил кончик ее в рот. Покусал и спросил:
– Нуте-с, так чем выражается подлежащее? Кто скажет?
Но и на этот раз никто не поднял руку. Видя, что ничего не получается, Лев Савельевич принялся объяснять какое-то склонение. Его никто не слушал. Даже не смотрели на него.
Когда прозвенел звонок, он встал, с грохотом оттолкнул стул и быстро вышел.
Училище опустело, затихло. Слышно было только, как где-то в другом классе сторожиха шаркает метлой.
Андрей, Илька и я сидели рядышком и молчали.
– Как думаете, где Алексей Васильевич? – первым заговорил я.
– Спрашиваешь! Известно где: в тюрьме, – сказал Илька.
Я и сам подозревал это, но от такого решительного ответа у меня будто оторвалось что-то в груди.
– Откуда ты знаешь? – попробовал я поспорить.
– Знаю, – загадочно ответил Илька.
– За что?